Незавершенная Литургия - [54]

Когда эта тайна приоткрывается, в этом нет ничего кощунственного. В христианстве подлинном ни от кого нет секретов, все явно и открыто, как о том повествует Евангелие: Христос «говорил явно миру, всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего». При этом в христианстве есть неиссякаемая Божественная глубина и высота, которые недоступны праздному рациональному любопытству. Поэтому, если чисто эстетически обозревать декорацию стен храма, то мы не уловим главного, того, что открывается ищущему Бога чистым сердцем, в смиренном богомыслии и вдохновенном молитвенном богообщении. Фрески Дионисия открывают нам эти тайны, будучи иллюстрациями к богослужебным гимнам, это своего рода застывшие в красках песнопения. Причастником и сотаинником небесных Тайн, света и красоты грядущего Царства Божия, его Правды и Силы, запечатленных в непревзойденных по красоте стенописях, Дионисий становится сам и приобщает нас с вами, через созерцание этих образов. Они возводят нас к пониманию богослужения и литургической молитвы, выше которой нет ничего на свете.

Божественная Литургия, Святая Евхаристия – это чудо из чудес, ежедневно совершаемое в храме. Это чудо радостной встречи с живым Христом, доступное всякому желающему. К сожалению, в этом храме службы не совершаются, но зато в надвратной церкви Богоявления и храме-усыпальнице преподобного Мартиниана службы проходят регулярно.

В бесценных сокровищах Веры Православной Дионисий видит главное богатство нашего Отечества, нашего народа. В то время как с падением Константинополя множество земель и народов, ранее служивших оплотом Православия, были захвачены турками и обращены в мусульманство, в Европе реформация ставила под сомнение основные догматы христианства, а в России распространилась ересь жидовствующих, у современников Дионисия было реальное ощущение, что мир стоит у последней черты, если поколебался Столп и утверждение Истины – Церковь. Потому-то на севере Руси, в месте, где люди еще сохранили в чистоте свое православное исповедание, и создавался этот храм, эти росписи как своего рода послание потомкам. Создавался он как точка возврата для мира, уходящего с путей Христовых, развивающегося не в ту сторону, куда ведет нас Господь. Лучшие зодчие и иконописцы трудились над этим и другими храмами, чтобы они, простояв половину тысячелетия, уже нам, живущим в XXI веке, засвидетельствовали веру наших предков в до неузнаваемости изменившемся мире.

Священник, дотоле стоявший недвижимо, чинно положил поясной поклон и вышел из храма. Словно восхищенный до седьмого неба, он не чуял под собой земли, не видел никого вокруг; потупив взор и еле заметно улыбаясь, он старался еще на какое-то время сохранить в себе это чудо Дионисиевых росписей. Солнце летнего полдня ослепило его. Прикрыв ладонью глаза и придерживая полу рясы, он почти на ощупь вышел за ворота этого милого и очень уютного монастыря, перекрестился на двухшатровую надвратную церковь и сел в машину.

– Господи! Благодать-то какая! – Отец Василий машинально пристегнулся, осенил себя крестом и благословил перед собою путь.

Гладкий асфальт дороги мягко удалял его от дивной обители. Вот уже замелькали кусты, а затем и еловый лес словно тяжелой портьерой зашторил маковки монастырских церквей.

Давнишняя мечта батюшки сбылась, выношенная еще с Казахстана. Прошло уже полгода, как он жил в России, да еще в такой близости от прославленных фресок Дионисия, а выбраться все не получалось. Он знал о них из книг, одна из которых – «Мастера Русского Севера» – была настольной. Листая ее страницы, он испытывал ностальгию. Дивные виды северной природы в ней перемежались с предметами материальной культуры. Все это пробуждало в душе светлые воспоминания о Родине. А любимыми страницами в ней были те, что посвящены Ферапонтову. Разглядывая светлые лики, исполненные грации фигуры, небесные цвета, он мечтал когда-нибудь посетить это благословенное место, чтобы своими глазами соприкоснуться с этим рукотворным чудом. Увиденное превзошло все его ожидания. Взирая на стены собора Рождества Богородицы, он забыл о течении времени, словно шагнул в вечность. Полагая, что сможет свершить там краткий молебен, он тихо возгласил: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно…», но, подняв глаза к росписям купола, встретился взглядом с Пантократором на куполе, и все великолепие творений великого иконописца словно волна захлестнуло его. Он запнулся на полуфразе, не в силах продолжать, а беспомощно лепетал: «…ныне и присно… ныне и присно…» Странным образом там, в Казахстане, ему мерещилось Ферапонтово, а тут со всей ясностью ему вдруг вспомнился Казахстан, его первый приход.

Маленькая землянка, в которой располагался храм, была построена из самана – глиняных кирпичей с соломой и ишачьим кизяком. Два помещения под одной крышей – молитвенный дом и дом священника – отоплялись печами на каменном угле. Местом молитвы было помещение, первоначально предназначавшееся для скота. Две комнаты, разделенные печью, были общей площадью не более пятнадцати квадратных метров, а высота потолков была такова, что когда на «Херувимской» отец Василий воздевал руки, то упирался в их беленую глиняную штукатурку. Алтаря как такового не было. В дальней комнате, отгороженной шторкой, в углу у оконца стояла небольшая тумбочка, на ней лежал антиминс, Евангелие и крест, стояла дароносица и пузырек с