Незаменимый вор - [5]

– Прости, – сказал он вслух. – Кто мог знать, что так случится? Какая-то чудовищная ошибка. Я до сих пор не могу прийти в себя...

– Это ужасно, – простонала Оленька. – И тебя держат здесь вместе с грабителями и убийцами?!

Христофор удрученно развел руками.

– С кем же меня еще... то есть, я хочу сказать... – он кашлянул, – видишь ли, Ольга, здесь нет другого общества.

– Ах, меня просто в дрожь бросает, когда я думаю об этих холодных сырых камерах, о решетках, о какой-нибудь отвратительной похлебке, которой вас кормят...

Вспомнив похлебку, Христофор и впрямь загрустил.

"Увы, дорогая, все так и есть, как ты говоришь, " – было написано на его физиономии.

– Кстати, – сказала Ольга бросив на Христофора быстрый взгляд, – я принесла тебе небольшую передачу. Много тут не принимают и прямо в руки не разрешают отдавать, дурацкие какие-то порядки...

"Так, так! " – насторожился Гонзо.

– Ты ее востребуй поскорее, что тебе за радость, в самом деле, мучиться от здешней ужасной пищи! Я понимаю, конечно, что в тюрьме кусок в горло не идет (Христофор проглотил слюну), но ради нашей любви! Пообещай мне, пожалуйста, не забывать о еде.

Христофор пообещал.

– Ну, мне пора, – сразу заторопилась Ольга. – Я должна еще поговорить с твоим адвокатом.

Она встала, и все, кто был в комнате, включая Гонзо, сейчас же уставились на ее стройные загорелые ноги.

– Не падай духом, дорогой! – сказала невеста на прощание. – Мы будем бороться за тебя. Главное – хорошо питайся.

Она ушла, а Христофора повели в посылочную – получать передачу.

В посылочной заправлял младший эксперт тюремного управления капрал Бейтс. В его обязанности входила проверка посылок и передач с целью изъятия запрещенных вложений, как то: пилок, лазерных горелок, писем, не прошедших цензуру, и прочего в этом духе. Капрал, прибывший сюда когда-то из мрачного, голодного и насквозь милитаризованного мира Антиутопия-2040, службу исполнял на совесть. Он без устали пересыпал, переливал и откусывал все, что передавали заключенным родственники и друзья, так что в скором времени щеки его стали заметно выпирать из-под каски. От бронежилета пришлось и вовсе отказаться, хотя раньше Бейтс не расставался с ним ни днем, ни ночью.

Посылки и передачи он вскрывал, согласно инструкции, в присутствии заключенного, и тут же начинался дележ: что можно, а что нельзя. В котомочке, предназначенной для Гонзо, оказался кусок копченого окорока, крекеры и баночка варенья. В целом, капрал был удовлетворен, посетовал только на отсутствие сигарет. Окорок он по-братски разделил на две части и большую взял себе, крекеров захватил, сколько в горсть вошло, и, наконец, повертев в руках баночку с вареньем, заявил:

– Стеклянную тару выдавать запрещено!

– А как же? – спросил Христофор.

– Не знаю, не знаю... – Бейтс вскрыл баночку и понюхал содержимое. – М-м!

– Но почему нельзя-то? – напирал Гонзо, уловивший еще во время свидания, что передача эта важна, и ее нужно отстоять.

– Потому что стекло запрещено! – отрезал капрал. – Вам только дай осколок – через день всю охрану перережете и выроете подземный ход... Да нет ли еще тут чего в банке?

Он взял со стола ложку и погрузил ее в варенье. Потом поболтал, покрутил, вытянул на ложке за один раз чуть не половину всего содержимого и сунул себе в рот.

– Мгум-мгум... Кажется, ничего подозрительного нет.

Он протянул баночку Гонзо.

– Можешь лопать прямо тут. Сколько из банки самотеком в рот попадет – твое. Тару вернуть. Или отказываешься?

Христофор посмотрел на лоснящиеся губы капрала, уже потянувшиеся снова за вареньем, и решительно забрал банку.

– Не отказываюсь!

«Слишком много сладкого, – подумал он, – такому губастому. Перебьется.»

Глотать варенье без ложки было неудобно и не так, чтобы очень уж вкусно, но рассчитывать на ложку Бейтса не приходилось, да Христофор и не взял бы – брезговал.

Он сделал, морщась, несколько глотков, когда капрал издал вдруг короткий приглушенный вопль. Христофор только глянул в его сторону и тут же поперхнулся, испачкал вареньем подбородок и выронил банку.

Из-под каски на него смотрела зеленая лягушачья морда с выпученными глазами. Вдобавок, капрал на глазах уменьшался, одежда повисла на нем мешком, а затем мягко опала бесформенной кучей. Каска покатилась по полу.

Гонзо с ужасом заглянул за барьер, но увидел лишь маленькую юркую ящерку, выскользнувшую из правого сапога Бейтса. Христофор узнал ганимедского тритона.

Он оглянулся на дверь, за которой остался конвоир, и хотел было уже позвать его в свидетели удивительного события, как вдруг что-то странное стало происходить с ним самим. Прежде всего, зрение его стало черно-белым, затем появилось ощущение, что во рту прорастают сотни новых зубов. Христофор раскрыл рот и сейчас же увидел свой длинный, как веревка, раздвоенный язык. Тут потолок комнаты стал стремительно уходить вверх, все помещение расширилось до размеров зала ожидания в порту межмирников, потом Христофор провалился в какую-то темную глубину, а сверху на него обрушились тяжелые полотнища грубой ткани, вроде брезента.

"Варенье, черт бы его побрал! – думал Гонзо, выбираясь из-под груды собственной одежды, похожей теперь на рухнувшую крышу шапито. – Ну, Оленька! Ну, спасибо, невестушка дорогая! "