Незабываемое - [137]

Коган покраснел:

— Это не вашего ума дело! Если вы будете касаться следственной темы, то сегодня мы видимся в последний раз.

В противном случае я разрешу вам изредка звонить мне, приходить и узнавать о самочувствии Николая Ивановича.

Коган напомнил мне, что на записку Н. И. надо ответить. Я коротко написала о нашем «неплохом» самочувствии, больше о Юре. Фотографии обещала принести. Коган настаивал, чтобы я написала, что мы живем по-прежнему в Кремле. Не могла понять, какой был в том тайный смысл. Об этом я написать отказалась и заявила следователю, что жду того дня, когда смогу из Кремля выбраться.

Мы простились, следователь крепко пожал мне руку, я взглянула на него и неожиданно увидела в его глазах неописуемую скорбь.

Я поднялась, чтобы уйти.

— Телефон мой, телефон, Анна Михайловна, запишите!

Он записал его сам на маленькой бумажке и просил не злоупотреблять звонками, позвонить не ранее чем через две недели и принести фотографии.

Через две недели фотографии были готовы, я попыталась связаться с Коганом. После моих многократных звонков преемник Когана сообщил:

— Следователь Коган в длительной командировке, звонить ему не имеет смысла.

Кто пережил то время, помнит, что означала «длительная командировка». Звонить и узнавать о Н. И., передать фотографии мне разрешено не было.

Возвращаюсь снова к Февральско-мартовскому пленуму. Информация, которую я получала непосредственно от Н. И., оборвалась 27 февраля, в день, когда Бухарин с пленума не вернулся и был арестован одновременно с Рыковым.

Дальнейшие подробности мне стали известны от жен, мужья которых присутствовали на пленуме и были арестованы после Бухарина, но расстреляны до него. Сведения я получила главным образом от Сарры Лазаревны Якир, Нины Владимировны Уборевич и жены Чудова, Людмилы Кузьминичны Шапошниковой. Все трое рассказали мне одно и то же. Поэтому предполагаю, что информация точна.

Решение комиссии было оглашено в присутствии Бухарина и Рыкова, после чего они были арестованы и уведены с пленума под конвоем. Решение гласило: «Из ЦК вывести, из партии исключить, арестовать, следствие продолжить». Оно носило приказной характер не было обсуждено и проголосовано пленумом.

Вряд ли обвиненные в предательстве Бухарин и Рыков смогли сказать свое последнее слово. Сомневаюсь, чтобы им была предоставлена трибуна. Слышала, что, уходя в тюрьму, они ограничились лишь репликами о своей невиновности.

Многие интересовались, были ли на Февральско-мартовском пленуме выступления в защиту Бухарина и Рыкова. Могу с уверенностью сказать, что в присутствии Бухарина таких выступлений не было, об этом мне рассказывал сам Н. И.

Как вели себя члены ЦК, когда и Бухарин, и Рыков ждали решения комиссии и на пленуме отсутствовали, как вели себя после их ареста, мне знать не дано.

После моего возвращения в Москву просочились слухи из различных источников, будто бы в защиту Бухарина и Рыкова на Февральско-мартовском пленуме выступили П. П. Постышев, в то время секретарь ЦК КП(б)У, и Г. Н. Каминский, наркомздрав РСФСР. Они требовали доставить на пленум осужденных, но оставшихся в живых после недавно прошедшего процесса Г. Я. Сокольникова и К. Б. Радека и устроить им перекрестный допрос — очные ставки в присутствии собравшегося пленума. Однако Сталин счел излишним вызывать на пленум осужденных «врагов народа», заявив при этом, что очные ставки Бухарина с Сокольниковым и Радеком были проведены в присутствии многих членов Политбюро (Сокольников не вызывался на очную ставку в Политбюро. С кем и где проходили очные ставки А. И. Рыкова, мне неизвестно) и что Сокольников и Радек подтвердили свои показания против Бухарина. И если члены ЦК доверяют своему Политбюро, повторные очные ставки не нужны. Так Сталин отверг предложение Постышева и Каминского.

Насколько эта информация точна, не решаюсь сказать. Момент был упущен, большинство членов ЦК были обречены. Постышеву и Каминскому осталось жить недолго. (Слышала от репрессированных жен бывших сотрудников НКВД, что арестованный Каминский, когда его вели на допрос, во весь голос крикнул: «Товарищи, провокация!»)

0 мужественном поведении И. Э. Якира, входившего в комиссию по решению судьбы Бухарина и Рыкова и воздержавшегося от голосования, я узнала от жен Якира, Уборевича (Иерониму Петровичу сообщил об этом сам Якир), наконец, то же говорила мне жена Чудова. Учитывая ситуацию, поступок Якира можно приравнять к выступлению в защиту Бухарина и Рыкова.

Как вели себя в комиссии М. И. Ульянова и Н. К. Крупская, узнать от жен военных мне не удалось. В это они посвящены не были. Но Л. К. Шапошникова рассказала мне со слов Чудова, что на комиссию они не явились. Иных подтверждений у меня нет. Но, похоже, так оно и было. Они-то хорошо понимали (уже знали), что изменить решение Сталина невозможно…

Однако я убеждена в том, что, если документ голосования в комиссии (оно, как рассказали мне те же жены, было поименное) и сохранен для истории, он сохранен лишь в том виде, как того пожелал Сталин.

Именно поэтому документ о составе комиссии и ходе обсуждения, на котором основываются Г. Бордюгов и В. Козлов в статье «Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии»