Нейлоновая шубка - [6]

Вернуть родное чадо в столицу было не так-то просто. Исидору Андриановичу безумно повезло. Судьба сослепу бросила в его зубоврачебное кресло корчившегося от боли председателя комиссии по распределению студентов. Командированный в Москву председатель света белого не видел. И тут стоматолог превзошел самого себя. Он удачно удалил больной зуб, запломбировал два других и снял камень. Он привел челюсти председателя в такое идеальное состояние, что тот мог бы сжевать брусок легированной стали, будь на то желание. Вместе с зубом Исидор Андрианович вырвал у своего пациента обещание направить дочь на работу в Москву.

Настенька приехала под вечер. Несмотря на поздний час, в мрачной, затемненной квартире Бадеевых заиграли солнечные зайчики. После традиционных объятий, поцелуев, беспорядочных расспросов стоматологу был нанесен первый удар.

— Папа, я должна сообщить тебе одну важную новость, — сказал Настенька.

Глядя на откровенно счастливое лицо дочери, Исидор Андрианович почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Только не пугайся, папочка, — заспешила Настенька. — Он хороший парень. Я люблю Владика уже давно, целых полгода!

— Какой парень? Что за Владик? — еще больше испугался стоматолог.

— Владик — это мой жених!

Наступила нехорошая пауза. Исидор Андрианович оперся волосатой рукой о край стола. Железная его длань постыдно дрожала.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо!

Жена стоматолога Раиса Федоровна на всякий случай заплакала.

— Ты что, не могла обождать? — линялым голосом спросил Исидор Андрианович. — Тебе было невтерпеж?

— Но если я его полюбила…

— Полюбила! Десять тысяч раз ты еще могла полюбить!

— Погуляй, дочка, на воле! Не суй голову в ярмо! — запричитала Раиса Федоровна. — Поживи в свое удовольствие.

— Такие молоденькие! — поддакнула Глаша.

— Что за спешка?! Тебе негде было жить? Нечего было есть?! Ты старая дева?! — закричал Исидор Андрианович.

— Он богатый, — догадалась Глаша.

— Как вам не стыдно, Глаша! — покраснела Настенька. — Он такой же студент, как и я!

— Студент? Понятно! Одна пара брюк, дырявый макинтош и полуботинки на все случаи жизни, — с нескрываемым сарказмом сказал стоматолог. — Лучшего и желать не надо!

Исидору Андриановичу не пришлось размусоливать свои переживания. Раздался звонок, и Глаша, чертыхаясь, пошла открывать дверь.

В комнату вошел высокий нескладный парень в стареньком, хорошо промытом ленинградскими дождями плаще.

— Это мой Владик! — сказала Настенька, исторгая из глубин своего существа волны любви и света.

Парень вытер запотевшие очки, и его милое и некрасивое лицо изобразило крайнюю степень смущения.

Стоматолог тяжело поднялся со стула. Небрежно кивнув в сторону парня, он сказал Глаше:

— Вечерний прием сегодня отменяется.

— А с острой болью? — спросила поднаторевшая в зубоврачебных делах Глаша.

— С болью? — переспросил Исидор Андрианович с трагической усмешкой. — А как быть с моей болью? Какой врач ее снимет? Не знаешь, Глаша?

Он пошел в кабинет, тяжело волоча ноги.

— Я подумаю, Настенька, — сказал он в дверях.

Стоматолог думал неделю. Внешне жизнь семьи Бадеевых шла своим чередом. Стонали пыльные старушки, Исидор Андрианович пересчитывал захватанные десятки. Чертыхалась Глаша. Как-то вечером опять пришел Владик. Стоматолог демонстративно удалился в свой кабинет. Он вышел оттуда лишь час спустя. Исидора Андриановича шатало.

— Украли! — сказал он Владику. — Увели!

Владик страшно смутился.

— Поверьте, Исидор Андрианович, — начал было он. — Я…

— Единственное счастье, единственную радость украли!

— Папочка, меня никто не крал! — воскликнула Настенька.

— Машину украли! — рявкнул стоматолог и, схватившись за сердце, повалился па диван.

Через две недели Глаша сделала для дворничихи обстоятельный доклад о событиях в доме зубного врача.

— Как он, значит, на диван повалился, так и не встал!

— Придуривается, — поставила диагноз дворничиха.

— Понаехали врачи. Небольшой, говорят, инфархт.

— Неужто помрет?

— Нет, уже вставать начал.

— Я же говорю, придуривается. А Настенька как?

— Уезжает. «Не хотим, говорит, папа жить в Москве. Не нужна нам ваша квартира…»

— Не с руки, значит…

— Ага, неподходяще. В Сибирь уезжают. Дескать, для ейного Владика работа там самая наилучшая. Дескать, там он развернется у полную силу, а здесь ему развороту не будет.

— Молодой, молодой, а деньгу, видать, любит!

— А как же иначе! И, дескать, ей надобно в Сибири жить — в тундре каменья искать… «Там, говорит, папа, работа меня внутренне удовлетворяет, а тут не удовлетворяет…»

— Стало быть, тоже свой рубль ищет! А как он, живодер?

— Не спрашивай! Как про каменья услышал, так у него язык отнялся. Сидит, ушами двигает…

— Переживает, значит!

— Страсть как переживает. Он ей и так и этак: здесь вам и комната, и отопление, и освещение, и родители, и богатство, а она головой мотает…

— Отделиться хотят…

— Я ей и то говорю: как же ты, Настенька, у тундре жить будешь, может, там манафактуры и вовсе нет? Не слухает!

— Свое доказывает…

— Напоследок Исидор Андрианович вынул шубку красоты неописуемой! Настенька не берет!

— Отказывается, значит?

— «Спасибо, говорит, папа, только такая шубка в тундре будто ни к чему. Не носильная она в тундре вещь!»