Невыразимый эфир - [12]

— Вы не сможете.

— С чего это? Объясни-ка!

— Милиции известны ваш адрес, ваше имя, и они знают о вашем незаконном промысле. Я им оставила письмо, в котором сообщила все, что я про вас знаю. Сейчас они уже, наверное, окружили улицу. Я прошу меня простить. У меня не было выбора.

— Ты нас сдала? Бред какой-то… — Паромщик схватился за голову. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила — ведь речь идет не только обо мне, но и о моих связных. Ты подумала о Федоре?

— Он скрылся в другом квартале, изготовив себе новое удостоверение личности. Он ничем не рискует. Я предупредила его перед тем, как отправиться к вам, вот почему его не было со мной вчера. Я должна была удержать вас любой ценой. Мне надо, чтобы вы пошли со мной в сердце зоны — к фабрике. Вместе мы сможем ее найти.

— Фабрика? Ты с ума сошла? Фабрики не существует. Это очередной миф на потребу продавцам книг. Никто никогда не добирался до фабрики.

— Я знаю, что фабрика существует. Это не миф. И там есть комната, совсем небольшая, где каждый…

— … где каждый может задать вопрос и получить на него ответ. Знаю я эту песню. Ничего там нет. Я слышал эту историю тысячу раз и в основном из уст всяких пропойц. Они рассказывают байки, чтобы запудрить мозги или чтобы их угостили стаканчиком, но это не более чем выдумка. Только дурочка вроде тебя может еще верить в подобный вздор. Скажи мне, что ты ничего не сделала! Скажи мне, что милиция не знает, кто я!

— Я сожалею. Вы не можете вернуться. Мой отец сделает все, чтобы отыскать меня. Он не отступит ни перед чем. Если вы повернете назад, вам конец.

— Твой отец? Я и его должен опасаться?

— Мой отец — канцлер, — сказала она, опустив глаза.

— Тогда я покойник…

Его лицо исказилось от злости. Он поверить не мог, что девчонка сумела сыграть с ним такую шутку — с ним, кто на протяжении долгого времени водил за нос всю городскую милицию, кто угрем пробирался по трубам, и ни одна живая душа об этом не подозревала. Ему доводилось встречать гнусных типов, но сейчас эта молодая девица превзошла их всех. Закрыв лицо руками от носа до подбородка, сквозь сведенные худые пальцы, он повторял без остановки: «Она сошла с ума, она сошла с ума…» В ярости он бил ногами землю, как обезумевшее животное, метался из стороны в сторону, раскачивался, как тростник, и бросал взгляд то на тропинку, по которой они добрались сюда, то (украдкой) на девушку. Но тут его раздражение только возрастало, тем более что она совсем не казалась удрученной этой немыслимой ситуацией: она как ни в чем ни бывало следила за игрой световых бликов на водной глади. Вне себя от гнева, паромщик подошел к ней и грубо схватил за плечи, заставляя посмотреть ему прямо в глаза. Он приблизил ее лицо к своему, так, что почувствовал ее теплое дыхание. Черты его перекосились от ненависти, на дрожащих губах выступила пена. Она же, казалось, совсем не испытывала страха, разве что ее ангельское лицо приобрело странное выражение.

— Да я тебя…

— Вы мне ничего не сделаете, — спокойно сказала она.

— Мерзавка. Ты заплатишь…

— Зона внушила мне это. Теперь я понимаю.

Хрупкими руками она сжала запястья паромщика, чтобы ослабить его жесткий захват, а потом коротким взглядом указала ему на реку. На водной поверхности не было их отражений. Ни тени, ни размытой линии — ничего. Там отчетливо виднелись белые облака, солнце, верхушки деревьев, даже птицы, проносящиеся в небе. Река не возвращала лишь их отражений — ни лицо паромщика, ни девушки не колыхалось в струении серебристой воды. Как будто ни один из них не стоял сейчас здесь — во плоти.

— Что это? — спросила она. — У меня мороз по коже…

— Теперь ты знаешь. Это все зона и одна из ее шуточек.

— Но это невозможно, попросту невозможно!

— Еще раз повторюсь: здесь действует единственное правило — все наоборот.

— Но я же должна отражаться в воде!

— Почему это?

— Потому что это логично.

— Забудь о логике. Она вся осталась в городе.

— Не бросайте меня одну. Я не знаю, куда идти. Я в растерянности.

— Вот уж что меня волнует меньше всего, — проворчал он.

— Я несколько месяцев искала, внимательно изучала документы, и наконец обнаружила в старинных рукописях предполагаемое место, где может находиться фабрика. Это в нескольких днях пути отсюда. Я найду свою комнату ответов. Я попрошу выздоровления: где находится мое лекарство? Вы тоже сможете попросить что-нибудь для себя, и будьте уверены, что вы это получите, и от вас ничего не потребуют взамен.

— Ты попросишь выздоровления?

— Да, — ответила она.

— Ты больна?

— Да. Я серьезно больна; болезнь неизлечима, если верить городским врачам, этим невежественным шарлатанам, которые годам вытягивали деньги из моего отца. Еще несколько недель, пусть месяцев — и я умру. Я не хочу умирать, по крайней мере так.

— Почему ты мне сразу обо всем честно не сказала? Я бы понял, — убедительно сказал паромщик. — Тебе не было нужды лгать. Без доверия нельзя пускаться в подобную экспедицию.

— Вы так уверены? А вот я сомневаюсь. Вы были таким холодным, таким высокомерным. Вы ничего не желали знать обо мне. Я хотела вам рассказать, объяснить причины моего бегства, помните? В итоге мне пришлось солгать.