Невыносимый - [11]

Дверь открывается, и он возвращается в комнату, только теперь в его руках находится коробочка, которую я так хорошо знаю. Я поднимаю голову и отворачиваюсь в сторону, с еще большим желанием выпрыгнуть в окно. Но я не могу никуда уйти. Благодаря ему.

— Я надеюсь, ты не против. Мои люди совершили небольшое путешествие в твой милый дом, и нашли это в твоем шкафу. Ты оставила их там, поэтому они, наверное, тебе не очень нужны.

Я осторожно смотрю на него.

— Не смей, — шепчу я. Отчаяния в одной моей фразе достаточно, чтобы он в изумлении изогнул бровь.

— Очень жаль. Я не успел хорошенько рассмотреть их. Лишь взглянул одним глазком. Умираю от любопытства. Что же получится, если сложить пазл твоей жизни. У меня еще кое–что припрятано в шкафу. Но всему свое время. А сейчас, думаю, можно отправиться в путешествие по твоим воспоминаниям.

Он оставляет звук включенным, и усаживается на кровать рядом со мной. Я снова отворачиваюсь, когда он открывает крышку коробки. Его пальцы смыкаются на моем подбородке, поворачивая голову к нему. Он не отпускает меня, когда показывает первое фото. На нем Кейли всего лишь два годика. Ронни держит ее возле своего лица, прижимаясь к ней и улыбаясь на камеру.

— Посмотри на них, Диана, — он пододвигается ближе. — Тебе не кажется, что они бы не хотели увидеть, как ты причиняешь вред сама себе? — он держит фото несколько секунд, и бросает его, хватая следующее. Я стою с Кейли перед ее школой в первый день подготовительного класса. Ей было не суждено пойти учиться дальше. — Смотри на нее, рабыня! Посмотри на эту прекрасную улыбку. Посмотри, как она вцепилась в твою руку. Она знает, что скоро вы больше не будете вместе. Но даже на этой фотографии я вижу, что она сильная. Я не думаю, что она проронила хоть слезинку из–за вашей разлуки.

Я кричу, в агонии дергая руки и царапая кожу. Впервые в жизни, я не могу закрыть глаза, хотя сильное желание сделать это немедленно, разрывает меня изнутри. Он прав. Она не плакала и не держалась за мою руку так, как другие дети держались за своих родителей. Но сейчас я вижу нервозность в ее улыбке. Это разрывает мне сердце. Фото падает, а перед глазами возникает еще больше воспоминаний. Хеллоуин. Рождество. Ночь кино. Даже когда мы втроем выбрались в Большой Каньон. Этим путешествием Ронни удивил нас всех.

— Им нравится то, что они видят? — его яростный крик прокатывается дрожью по всему моему телу, а последнее его слово превращается в рычание. Чем злее он становится, тем больше я могу почувствовать в себе человека, которым была, когда Ронни и Кейли были живы. Тогда я была сильной — жизнь закалила меня. Но с ними я менялась, представляя, что наконец–то, стала героиней истории со счастливым концом. Я ошиблась.

Это заставляет искорку во мне бороться больше, чем обычно. Огонь из этой искорки растет, пока полностью не поглощает меня. Медленно, он превращается в жизнь, выжигая внутри меня все, оставляя после себя черные обожжённые руины, в которые теперь превратилась моя душа. Огонь превращается в монстра, который ожидает свою жертву. Господин мог бы стать тем, чего я так хотела вкусить. Он получил бы от меня больше, чем требовал. Я бы уж точно в этом убедилась.

Я не знаю как, но я заставляю веки опуститься и утихомириваю свое дыхание, пока раздумываю над его вопросом. "Им нравится то, что они видят?"

Ненависть к жизни выплескивается вместе с моими словами, когда я открываю глаза:

— Скоро я это выясню.

Глава 3

Господин

30 августа (День 1)

Рабыня Диана сильнее, чем я вообще мог себе представить. Два часа я пытал ее фотографиями семьи и наблюдал, как она извивалась снова и снова, пока окончательно не отключалась. Она была полностью обнажена, до нее доносились звуки телевизора, где то и дело рассказывалось о крови и смерти, но мне все равно не удалось пробудить в ней те эмоции, которые я хотел. Даже сейчас, когда я наблюдаю за ней через монитор компьютера, я вижу, как прошлое окутывает ее, полностью вырывая из настоящего. Ей все равно, что показывают по телевизору. Я не припомню, чтобы кто–то другой выдержал так же долго, прежде чем закричать, чтобы я выключил эту хрень. Но она не сделает этого. Я ощущаю ее силу воли. Ее гордость. 

За нежеланием делать так, как я велю, стоит нечто большее. Что–то случилось. Я видел, как что–то изменилось прямо на моих глазах. Где–то глубоко внутри нее. Я могу объяснить это только чувством, которое возникает и во мне, когда смотрю в ее глубокие зеленые глаза. Тьма взывает ко мне оттуда. Держит ее взаперти, и я понимаю, что только в этой ловушке ей невыносимо спокойно. 

Настоящей Дианы здесь нет. Где она прячет себя, остается мне не понятно. Из больничных записей и рассказов людей, с которыми я общался, я узнал, что она была тихой, но доброй женщиной. Но сейчас передо мной лежит не она. Эта женщина такая же, как я. В ней… так много ненависти.

Я не могу не вернуться к моменту, когда заметил изменения.

— Я скоро это выясню.

Я знаю, что это значит — она решительно настроена убить себя. Угроза заставляет меня нахмуриться. Я был готов задушить ее за слова, которые мне пришлось произнести, но она остановила меня своей злобой, выплеснув ее на меня. Она хотела сделать мне больно. Возможно, даже что–то большее. Могла ли Диана думать о том, как навредить кому–то еще? В этом я не уверен. Любой, кто заставлял меня остановиться и задуматься над своими словами, всегда что–то подразумевали. Я не боялся ни одного из них, но в ту секунду, когда почувствовал ее невозмутимость… я уже знал, что столкнулся с равной себе. Если девичьи формы и тело полностью не поглотили бы меня, это сделала бы скрытая сущность ее личности. Но не так, как это происходит между обычными любовниками. Потребность сломить ее больше, чем кого–либо другого, захватила меня с головой. Я хотел открыть секреты, которые хранились не только в ее голове, но и в ее теле. Целых два часа я не мог усмирить свой член, который болел от постоянного напряжения. Я оставил рабыню, когда больше не смог этого выносить. С каждым ее неповиновением, я чувствовал все больший соблазн овладеть ею.