Невская равнина - [8]

Русская новинка стала известна в Европе, после чего и иностранные армии одна за другой освобождались от своих медных корыт…

Еще мраморная доска: «Эдуард Иванович Тотлебен (1818–1884)». Севастопольский герой. При содействии адмиралов Корнилова и Нахимова, прославленных руководителей обороны Севастополя в 1854–1855 годах, Тотлебен всего за два месяца превратил город в крепость. Севастополь выстоял против осаждавших его англо-французских войск 349 дней, чему немало способствовали оборонительные постройки талантливого, но мало известного в то время военного инженера.

В Севастополе Тотлебен стал генералом, был ранен и, когда представилась возможность, поехал лечиться за границу. Оказался в Бельгии и тотчас был приглашен к королю. «Наш главный порт Антверпен беззащитен перед лицом врага», — сказал король и, льстиво отозвавшись о тотлебенской фортификации в Севастополе, пригласил его возвести необходимые укрепления в Антверпене. Тотлебен уклонился от такой чести, занялся лечением. Между тем с ним искал встречи бельгиец Бриальмон, молодой военный инженер. Показал разработанный им проект защиты Антверпена. Тотлебен удивился: «Так что же еще надо его величеству?» Оказывается, королевский двор и министры не желали признавать талантливого, но своего, доморощенного инженера. Искали иностранных. Но рекомендация Тотлебена — и Бриальмон был допущен к укреплению порта. Бельгиец справился с задачей, а после этого сделал карьеру как военный инженер и в Европе.

А вот война 1877–1878 годов на Балканах против турецкого владычества. В многократных и бесплодных штурмах Плевны русские войска понесли небывалые потери. Генеральный штаб вспомнил ветерана Севастополя, и шестидесятилетний Тотлебен отправился к действующим войскам. Прибыв на место и изучив обстановку, маститый инженер заявил, что единственное оружие для взятия неприступной крепости — саперная лопата. Пехотные генералы, распоряжавшиеся действиями войск, приняли это за шутку. Однако посланцу генштаба не откажешь. Отрядили в распоряжение Тотлебена солдат, из тыла были доставлены лопаты. Инженер на расстоянии, не доступном для пушечного выстрела, поставил людей копать землю вокруг турецкой крепости. Воздвигли сплошной вал. За валом укрылся осадный русский гарнизон, и в крепость уже не могли проникнуть ни фуры с боеприпасами и продовольствием, ни пополнения людьми. У турок начался голод, осажденных валили болезни — и комендант неприступной крепости Осман-паша сложил оружие.

Плевна пала.

Библиотекарь училища, обозревая мраморные доски, продолжает рассказ. И мы, юнкера, готовы слушать его еще и еще, набираясь уважения к саперной лопате.

«Русский форт» — не удивляйтесь, но это международное понятие. Появилось оно в конце прошлого века, и с тех пор грамотный военный инженер в любой стране, садясь за проект новой крепости, прежде всего ставит на ватмане это сооружение, подобно тому, как на шахматной доске ставится фигура короля.

Разработал это новое прочное звено в системе крепостных сооружений воспитанник училища и академии военный инженер Константин Иванович Величко (1856–1927). Замечательный ученый-фортификатор Величко в гражданскую войну содействовал обороне молодой Советской республики. Особенно много Величко сделал на Восточном фронте: созданные им инженерные преграды помогли остановить, а затем и разбить грозные силы Колчака. Состоял инженер при войсках Михаила Васильевича Фрунзе, пользовался глубоким уважением полководца, делил с ним и невзгоды поражений, неизбежных на войне, и радости побед.

Вот один из документов того времени (Приказ РВСР от 8 февраля 1922 года):

«…Имя профессора Величко останется в истории наряду с самыми крупными именами в области фортификации. Революционный Военный Совет Республики, отмечая заслуги профессора К. И. Величко перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией, в день его 50-летия непрерывной службы от имени РККА объявляет ему благодарность».

На мраморных досках мы не находим имен целой плеяды деятелей русской культуры, вышедших из юнкеров училища, но библиотекарь, естественно, называет их. Это гениальный Федор Михайлович Достоевский; это один из крупнейших мировых ученых, «отец русской физиологии» Иван Михайлович Сеченов; это писатель Дмитрий Васильевич Григорович с его «Антоном Горемыкой», «Деревней» и потрясающим чувства детей «Гуттаперчевым мальчиком»; это и Павел Николаевич Яблочков, который во второй половине минувшего столетия своей «свечой» открыл в России дорогу электрическому освещению…

По-видимому, эти замечательные люди не проявили особого рвения к военным наукам; возможно, тяготил их и режим училища. Д. В. Григорович, даже не окончив курса, покинул училище: предпочел получить образование не в казарме.

В царской России почти в каждом военном училище складывался свой особенный быт, порою уродливый. Даже в начале нынешнего века не вымерло еще цуканье (видимо, от немецкого слова «zucken» — вздрагивать) — отвратительное право, которое присваивали себе воспитанники старших классов в обращении с новичками. «Ты — мой раб!» — первое, что, переступая порог училища, слышал в этом случае новичок. А ему бы со стороны старшего товарища дружеское, ободряющее слово — не тупел бы бедняга от страха.