Невозмутимые родители живут дольше. Как не сойти с ума, воспитывая подростка - [9]

А как это, собственно, было у первых людей в их раю? Они мирно жили под древом познания втроем — мужчина, женщина и змей, — объединенные девственным неведением о том, что происходит каждую ночь в лесу в паре метров от их дерева. Они были счастливы друг с другом в своем маленьком мирке до тех пор, пока не вкусили запретный плод и не узнали, что на самом деле они не настолько зависимы друг от друга, чтобы при желании не разбежаться и не познать других людей. И они возомнили, будто самые увлекательные приключения еще впереди, а самые интересные люди — это те, с кем еще не знаком. С той поры много воды утекло, и уже нет смысла спорить, кто виновен в том познании — мужчина, женщина или змей, или все вместе. Факт в том, что им стала мала их ячейка. Они разбежались и стали одинокими.

Берлин — Малави

Многие немецкие женщины феминистского толка носят двойные фамилии, будто они не хотят умалять себя до размеров одной личности и оставляют себе возможность быть еще кем-то. У моей дочери в школе есть учительница по фамилии Рюквертс-Вальцер[2], она преподает географию и физкультуру. Она много путешествует, чтобы обогатить свои познания в географии. Понятное дело, ездит она не на хваленые курорты с мягким климатом, которые туристические агентства воспевают как райские острова. Нет, она ездит туда, где каменистые пустыни или высокие горы, туда, где лютый мороз или изнуряющая жара, — ну, в общем, туда, где непременно есть хоть каким-то образом невыносимые условия. Она уже неоднократно летала на Кавказ и поднималась там на вершины, про которые европейцы вряд ли когда и слышали; она пересекала Сахару, была в Западной Африке, а недавно она посетила Малави.

После этого путешествия она полностью отвернулась от своих учеников. Она и раньше уже нередко с разочарованием высказывалась в том смысле, что эти европейские школьники — и здесь я немного утрирую — по сути не что иное, как избалованные, зажравшиеся, ленивые паразиты, которые не хотят ничему учиться. Но после своего путешествия в Малави, где она познакомилась с самыми замечательными детьми на Земле — с бедными, веселыми и вежливыми детьми, которые благодарны за любую кроху знаний, за всякий кусочек хлеба, — госпожа Рюквертс-Вальцер, казалось, все меньше стремилась понять своих берлинских учеников. А заботы и проблемы этих избалованных маленьких европейцев казались ей по африканским меркам ничтожными. Ну например, микробы в школьных обедах. Несколько школьников подхватили кишечную инфекцию; причину долго искали, пока не нашли, наконец, микробы: они прятались в клубничном конфитюре, что подавался к обезжиренному творогу. Бедные больные детки, им пришлось проводить каникулы в туалете, а не на Майорке. Клубничный конфитюр! Обезжиренный творог! Туалет! В Малави большинство живет на доллар в сутки, там нет водоснабжения, детей вербуют в солдаты, они недополучают медицинскую помощь. В классах школьники сидят на полу, а по нужде ходят во двор. Возможно, многие из них были бы счастливы провести школьные каникулы на европейском унитазе.

Кроме того, госпожа Рюквертс-Вальцер констатировала, что малавийские школьники гораздо больше интересуются географией и физкультурой, чем их сверстники в Берлине. Там все знали, где находится Европа и как называется столица Германии, чего нельзя сказать о здешних школьниках. Столицу Малави знал в классе только один ученик, да и тот, разумеется, зубрила. И еще тамошние ученики были спортивными. Тутошние не могут так высоко прыгать и так быстро бегать, как малавийцы. Охотнее всего эта самая Рюквертс-Вальцер устроила бы грандиозный обмен школьников: послала бы всех берлинских учащихся в Малави, а милых и жадных до знаний малавийцев притащила бы сюда и откармливала бы их обезжиренным творогом с клубничным конфитюром. Разумеется, без микробов. Но это было невыполнимо.

Но иногда она жалела берлинских детей. Не социальное ли окружение тому причиной, и не стали бы дети из Малави такими же ленивыми и равнодушными, приехав в Берлин? Теперь она каждое второе предложение начинала с Малави:

— Вам следует когда-нибудь побывать в Малави, — говорила она.

Или:

— За такую письменную работу ты не получил бы в Малави и двойки с минусом!

Одноклассников моей дочери такая пристрастность поначалу несколько задевала, но потом они попривыкли и начали использовать сравнение к своей выгоде. Теперь у них есть оправдание на случай, если трудно дается классная или домашняя работа:

— Простите, но мы же не в Малави, — говорят они в подобных случаях и пожимают плечами.

В контексте штанов

Стремление к красоте присуще всем людям, но, как ни старайся, идеалы красоты остаются недостижимыми. Стоило моей дочери купить новые джинсы, как она тут же начала их рвать. Притом что штаны были по замыслу произведены уже с готовыми дырками, это были так называемые джинсы с эффектом поношенности. Но созданные конвейером умышленные дырки не отвечали эстетическим чувствам моей дочери. Это же чистый мейнстрим, у этих штанов нет своего лица, они продукт массового производства, как и джинсы вообще, говорила дочь, не желавшая иметь ничего общего с мейнстримом. Она хотела иметь свои личные, персональные дырки, на тех местах, где ни у кого другого дырок нет. Терзая свои новые джинсы, она, казалось, следовала одному простому правилу: чем дырки больше, тем дальше она от мейнстрима. В результате столь интенсивной индивидуализации джинсы потеряли изначальную форму и стали похожи не на штаны, а скорее на юбку из полосок и лохмотьев. Мы запретили дочери надевать такие индивидуализированные джинсы.