Невозможность страсти - [16]

Но вспомнил предостережения Андрея и велел Ровене позвонить со своего телефона, наскоро придумав текст. Он был уверен, что многомудрый Панфилов всё поймёт правильно, и не ошибся.

– Привет, дядь Валь.

В комнату просочился Тимка, с любопытством поглядывая на кровать. Валентин улыбнулся при виде племянника – ему иногда было чудно́ видеть черты Ровены в этом почти взрослом парне. Те же голубые глаза с тёмными загнутыми ресницами, те же брови, прямые и светлые, тот же капризный рот и подбородок с ямочкой, и только нос и скулы Тимка взял от непутёвого папаши Гошки Денисова, но надо отдать ему должное – это было лучшее, что он мог от него взять.

– Привет, Тимофей. Хорошо, что ты дома, мама уже волновалась.

– Мама в своём репертуаре. – Тимка уселся на соседнее кресло и вытянул длинные загорелые ноги. – Послушай, дядь Валь, что это за люди у нас в гостиной?

– Потом расскажу, хорошо? – Валентин поднялся. – Тимыч, посиди пока здесь, не хочу бросать пациента одного. А я выйду, поздороваюсь и погляжу, что там и как.

– Ты боишься, что мать пошлёт твоих дружбанов куда подальше? – Тимофей фыркнул. – На этот счёт можешь не переживать, она в порядке и ведёт себя вполне прилично, даже кличку ещё никому не прилепила.

– Всё равно посиди здесь, а я погляжу…

Он поспешно вышел, прошёл по коридору и оказался в гостиной, где на диване и в креслах сидели люди, которых он ждал. Сашка Панфилов, друг и бывший пациент, хозяин крупной питерской фирмы, его лучший друг, соратник и компаньон Максим Матвеев, талантливый архитектор, сестра Матвеева Ника и её муж, спокойный и взвешенный Лёха Булатов. Все они, связанные годами дружбы и кровным родством, так давно и прочно обосновались в жизни Валентина, что сейчас, увидев их всех здесь, он невероятно обрадовался. Уж вместе они что-нибудь придумают.

Ровена устроилась в дальнем кресле, забравшись в него с ногами, а на кухне слышались голоса Ленки и Ларисы – они, похоже, пытались накормить ужином Юрика. Голос сына, капризный и протестующий, подействовал на Валентина умиротворяюще. Все, кого он любит, собрались, и не случилось непоправимого, Павел нашёлся.

– Привет, Семёныч. – Панфилов вопросительно посмотрел на него. – Что скажешь?

Панфилов и зимой, и жарким летом всегда одинаково подтянут, одет с иголочки, чисто выбрит, а его туфли – просто эталон элегантности. Валентин не знал, как это ему удаётся, но за Сашкиным подчёркнутым щегольством прятался острый ум и невероятная интуиция.

– Накачали психотропами и прочими похожими веществами. – Валентин вздохнул. – До этого кололи всякие препараты, их названия вам ничего не скажут, следы их в крови Павла сейчас уже незначительны – жарко, с потом выходят и вещества, но, судя по их характеру, нашего Павла допрашивали, и очень тщательно. И хорошо, если он вспомнит, кто это был и на предмет чего его допрашивали.

– Что значит – не вспомнит?! – Панфилов прошёлся по комнате и остановился, вполоборота глядя на Валентина. – Семёныч, что с ним случилось?

– Не знаю. – Валентин обвёл глазами собравшихся. – Физически он не пострадал – ну, в смысле, ему не ломали пальцы, не жгли, не вгоняли иглы под ногти – ничего подобного. Но он накачан такими веществами, что будет отлично, если он сам себя вспомнит. Я вообще боюсь предполагать, как на него могли подействовать те препараты, что ему кололи. Они и поодиночке небезопасны даже в малых дозах, а в смеси могут дать очень неприятный психотропный эффект, и самое главное, эффект индивидуальный, от краткосрочной амнезии до параноидального психоза.

Из комнаты, где лежал Павел, послышался сдавленный крик:

– Мааам!

Валентин бросился туда, но Ровена каким-то непостижимым образом успела первая.

Павел выполнил классический захват – Тимка висел, зажатый его рукой, лицо его, неживое и бледное, испугало Валентина до потери пульса. Он знал этот захват, Павел вполне мог убить Тимку. И, возможно, уже убил.

Ровена страшно закричала и бросилась на Павла. Тот, не ожидая нападения, отпустил Тимку, и мальчик упал на ковёр, ногти Ровены полоснули Павла по лицу, оставив кровавые борозды, – а в следующую секунду она ударилась о стену с глухим стуком, грохнулась на паркет и застыла неподвижно. Безумный взгляд Павла метнулся к вбежавшим в комнату и остановился на Панфилове, потом на Валентине. Павел сделал вдох, его грудная клетка ходила ходуном, но из взгляда исчезло безумие – он узнал их. Пошатнувшись, он опустился на кровать, по руке его стекала кровь – там, где он выдернул иглу капельницы, а лицо выглядело словно после нападения Фредди Крюгера – но Валентина это не интересовало, он склонился над Тимкой. Племянник дышал, и, похоже, был цел и невредим, просто без сознания, но в порядке.

Чего нельзя было сказать о Ровене. Её левая рука торчала под неестественным углом, а из уголка рта текла кровь.

– Рона! – Ленка, протиснувшись сквозь столпившихся гостей, присела рядом с Валентином. – Валь, что с ней?

– Рука сломана, думаю, в двух местах как минимум.

Валентин почувствовал, как вина всей тяжестью навалилась на него. Не надо было оставлять Тимку с Павлом, ведь знал же, что в любой момент тот проснётся и, увидев незнакомца, может напасть. После таких препаратов мало кто просыпается в адеквате.