Невозможное завтра - [78]

Мои глаза закрываются, и я больше ничего не знаю.

Глава 42

Девушка рисует мой портрет.

Она окунает кисть в воду, затем, в нерешительности кусая губу, держит ее над красками. Ее волосы темно-русые, волнистые. Ее серо-зеленые глаза перемещаются между мной и холстом.

– Знаешь, – говорит она, – было бы намного легче, если бы ты сняла свою маску.

Спешу развязать атласные ленты, благодаря которым маска держится на лице. Я и забыла, что она на мне.

– Конечно, прости. – Я кладу маску на колени, любуюсь созданным кожаным изделием, тем, как из блистательного золотого блестка сделаны завитки на лбу. – Хотела быть Афиной. Богиней войны, – поясняю я немного неубедительно. Как много времени она потратила на меня, пытаясь нарисовать портрет с маской на лице?

Тем не менее, она не выглядит раздраженной.

– Намного лучше, – бормочет она. – Вот теперь все действительно сходится в одно целое. Можешь пошевелиться, если хочешь. Я знаю, что тяжело сидеть в одной и той же позе слишком долго.

– Спасибо, – выдыхаю я с благодарностью, замечая при этом боль в ребрах, и делаю глубокий вдох. Почему-то здесь пахнет жасмином. В голову приходит мысль. – Кто нанял тебя, чтобы нарисовать мой портрет?

Она машет рукой в воздухе.

– Кто-то в этом доме. Мне нужна практика. Я все еще учусь.

Я успокаиваюсь.

– И все же, должно быть, ты довольно хороша.

– Хороша, – улыбается она. – С каждым разом становлюсь все лучше.

– Прости меня, – говорю я. – Не знаю, что со мной такое, но, кажется, я забыла твое имя.

– Вскоре ты вспомнишь его, – загадочно отвечает она, жуя кончик кисти. Я чувствую, как заливаюсь краской – она так добра, и, несмотря на то, что она сказала, я понятия не имею, как ее зовут. Как же я невнимательна.

Дверь в мастерскую открывается, принося с собой цветочный бриз, пьянящий и сладкий. Входит худенькая девушка с лохматыми каштановыми волосами, за спиной у нее висит гитара. Она щурится на меня своими пронзительными зелеными глазами в замешательстве.

– О, – говорит брюнетка. – Я не подумала, что ты будешь занята. Не ожидала, что она окажется здесь.

Художница хихикает.

– Она не останется, – отвечает она со своего места, сидя на обветренной скамейке из красного дерева.

– Понятно. – Брюнетка идет и становится за спиной у художницы, смотрит на холст. – Прекрасная работа, как всегда.

– Спасибо, – отвечает художница, улыбаясь. – Я еще не закончила.

– Я могу взглянуть? – спрашиваю я.

Художница хмурится, заправляя свою светлую челку за ухо.

– Не уверена. – Она склоняет голову, прислушиваясь, а затем вздыхает. – Ну, хорошо. В конце концов, полагаю, что время пришло.

Я встаю, волна боли прокатывается через сведенные судорогой мышцы в правом боку. Интересно, как долго я здесь сидела? Как вообще я сюда попала?

Художница разворачивает холст в мою сторону.

Она нарисовала девушку с короткими, тесно-русыми волосами и серо-зелеными глазами, парящую в небе на закате дня над пустой крышей собора. За ее спиной растут крылья мерцающих оттенков почти каждого цвета, который мне только известен.

Я резко поднимаю голову, чтобы посмотреть на художницу.

– Ты ошиблась, – говорю я, ведя себя грубо, но чувствуя необходимость сказать об этом. – Ты нарисовала себя.

Она выгибает бровь, забавляясь.

– Разве? – спрашивает она, серо-зеленые глаза сияют. Вторая девушка тоже находит в этом что-то забавное. Она обнимает художницу за талию, мягко посмеиваясь.

– Да, – настаиваю я.

С драматическим вздохом она тянется к мольберту и достает зеркало.

– Ладно, тогда как бы нарисовала ты? – спрашивает она.

Я решаю повеселить ее, поднося зеркало к глазам.

И в одно мгновение я вспоминаю.

– Кайли, – шепчу я.

– Теперь я нечто большее, чем имя, – отвечает она, широко разводя руками.

Мое горло сжимается. Неожиданно я в ее объятиях, вдыхаю ее жасминовые духи.

– Прости меня, Кайли. Мне так жаль.

– Не нужно, – говорит она. – Так должно было быть, Сера.

Я отстраняюсь, смотрю на ее рисунок вновь.

– Зачем ты нарисовала мне крылья? – спрашиваю я расстроено. – Ты заслуживаешь их. Ты всегда их хотела.

– У меня они есть, глупенькая. – И они моментально появляются у нее: огромные, снежно белые крылья, которые исчезают так быстро, что я задумываюсь, не придумала ли их. – К тому же, – добавляет она, – у тебя крылья птицы. – Голос ее звучит обиженно из-за того, что я не заметила разницу.

– Потому что я не ангел, – горько говорю я.

– Нет, – отвечает она, обхватывая руками мое лицо – ее лицо. – Потому что ты была в клетке, а теперь можешь летать.

Тарин кивает.

– Кайли, – говорит она, и они обе смотрят вверх, будто слышат голоса, которые не могу услышать я. – Ей пора идти.

– Но мне нужно о стольком тебя спросить, столько вопросов...

– Ш-ш-ш, – шепчет она. – Тебе нужно вернуться. К Ною, к Лейле, ко всем.

– Но твоя семья...

– Я знаю, – печально кивает она. – Они не знают, что меня нет. Но дело в том, что я не ушла. Не совсем. Незачем им волноваться. Вскоре они будут здесь.

– Как скоро? – Должно быть, я выглядела обеспокоенно, потому что она положила руки мне на плечи.

– Сейчас время течет для меня по-другому. Не переживай за них. С ними все хорошо. Годы, часы, да все равно. Все одинаково. – Улыбается она.