Невозможное в науке. Расследование загадочных артефактов - [112]

Прошло пять лет. И вот в 2012 году состоялось то, о чем вы уже знаете – Ковалеву устроили виртуальную экскурсию с «Макинтошем» по цеху, и он опознал работающее оборудование, подивившись, правда, что американцам понадобилось целых 5 лет на то, чтобы запустить производство палладия.

– Но потом я понял, почему это произошло. Они долго искали резонансные режимы, поскольку в работах Вачаева об этом ничего не было сказано, а нашей теории американцы не знают. У них была только наша программа.

– О программе позже… И все-таки, как выглядит этот цех? – уточнил я, силясь представить себе.

– На столах стояли вот такой вот высоты, – Владимир Дмитриевич показывает расстояние от столешницы, – мерные цилиндры, плоское дно, с сетки наверху спускаются кабели, которые питают установку, вокруг реактора располагается катушечный трансформатор, идет процесс – подается заизолированный потенциал, и видно, как бледная зелено-синяя жидкость бурлит в этом месте. Бесконечные столы, столы, столы… И на каждом примерно по двадцать таких стаканов, ходят лаборанты в белых халатах. Идет реакция, а после того, как медь выработалась по ядерному процессу и не может найти себе партнера в жидкой фазе, процесс останавливается. И ничего больше не происходит.

– А партнер меди – это кто, точнее, что?

– Добавки дешевые. Там ведь еще нужно, чтобы была правильная концентрация меди в растворе! Если ее слишком много, не идет процесс. Потому что соотношение атомов меди, присадок и атомов воды должно быть вполне конкретное! Это вачаевские тонкости, которые он никому не открывал, но американцы их нашли… Меня потом дочь Вачаева Татьяна, симпатичная девчонка, кстати, спрашивала: «После смерти папы мы никак не можем выйти на ту же амплитуду, что была у него. Вы не знаете, почему?» Я говорю: «знаю, папа ваш присаливал раствор, добавляя в него химические элементы, чтобы получилось как можно больше атомных партнеров, чтобы прошел трансмутационный процесс. Он ведь идет лавинообразно, но там нет эффекта «цепняка», когда конус развития идет до взрыва. А здесь процесс постепенно выполаживается и идет, пока все входящие ингредиенты не будут израсходованы. Процесс просто дожигает материал до конца и останавливается».

В общем, как американцы сами рассказали Ковалеву, они вложили в палладиевый проект 90 миллионов долларов, зато теперь производят около тонны палладия в год (цена за грамм около 100 долларов). Тонна – это немного, что позволяет, с одной стороны, не обвалить рынок (за год в мире добывается примерно 200 тонн палладия), а с другой, насколько Ковалев понял, мухлевать с НДС, ведь добавленная стоимость одна, а декларируется другая.

– Ну хорошо, – выслушав историю американского успеха и виртуально прогулявшись по цеху сказал сидевший дома за своим компьютером Ковалев. – Вы научились добывать на этом оборудовании палладий. Вложили деньги. Заработали. Молодцы. А от меня-то что вам нужно? Я-то вам зачем?

Американцы, небольшой группкой сидевшие за столом на том конце провода, переглянулись:

– Понимаете, доктор Ковалев, у нас возникла проблема…

Глава 4. Люди со сложной судьбой

Проблема, возникшая у американцев, была следующего свойства – вложив более 90 миллионов долларов и потратив 5 лет на поиски, они так и не научились делать золото, поэтому гонят только палладий в относительно небольших количествах. Потому, собственно, и вышли на Ковалева.

– А на оборудовании Вачаева и нельзя сделать золото! Для золота нужна совсем другая схема и совсем другие токовые нагрузки, – сказал Ковалев.

После этого представители концерна еще раз переглянулись и позвали Владимира Дмитриевича в США, обещав уладить все формальности. Но у него тогда, к сожалению, случилось семейное несчастье, и выехать не представилось возможным.

Знаете, друзья, во всей этой истории меня бесконечно поражает тот ломоносовский энтузиазм мальчиков, идущих с рыбными обозами к свету знаний, который каждый раз выказывали наши ученые. Вачаев, как вы уже знаете, слепил свою установку из помоечных деталей и эмалированного таза, украденного из дома. Кривицкий, про которого я еще расскажу позже, вообще использовал скороварку жены (и запорол ее). Уруцкоев тоже брал то, что оказалось под рукой. Он, кстати, оказался самым богатым помоечником! В Курчатовском институте стояли бублики токомаков (токомак-6, токомак-8), и поскольку реакция термоядерного синтеза, которую в них хотели запустить, требовала гигантского разрядного импульса аж в мегаамперы, были построены огромные накопители. И Уруцкоев их не упустил, эти гигантские разрядники!

– Когда я в начале двухтысячных туда приезжал, институт представлял собой страшное зрелище – обваленные потолки, висят кабели, гниющая аппаратура, народу нет, – вспоминал Ковалев. – Но ребята Уруцкоева успели вытащить оттуда разрядные емкости размером с полвагона, заплатив какому-то трактористу, почистили, помыли, обезопасили и подали разряд на свою опытную установку. Удар был такой силы, что крыльцо у здания отошло. Потеряв шапку, прибежал Велихов[11], вылупив глаза! Я потом видел эту трещину в крыльце…

В конце концов, жители окрестных домов начали жаловаться на взрывы, и дирекция эти разрядные штуки у исследователей отняла. Пришлось спешно искать другие накопители, поменьше, уже не с полвагона, а с два стола. Но именно тогда, с первых опытов, потрясших взрывами окрестные кварталы, и начали наблюдаться самые сильные эффекты трансмутации: