Невозможная птица - [92]

Они имели в виду комнату с красной пулей. Майк содрогнулся, вспомнив их певческую капеллу. Они были правы – так лучше. Он подумал: интересно, как бы звучали эти слова на странице в виде голоса. Спокойного, мягкого голоса одного человека. Вот это был бы фокус.

Ты одержим вопросом «как », Майкл. Это неверный вопрос.

Вы сказали… Джулия дома и здорова. Могу ли я увидеть её?

Нет.

Почему нет, черт побери?

Она жива.

Каким-то образом до этого момента Майк не понимал до конца, насколько велика была пропасть, отделявшая его от Джулии.

Теперь он понял.

Он опустился в чёрное кожаное кресло. Почему он поверил книге? Почему он не счёл это галлюцинацией? Виртуальным сном? Почему он поверил птицам, если это было последней вещью в мире, в которую он хотел верить? Он посмотрел в окно. Колибри не было. Старик вперевалку направлялся к нему в своём мешковатом коричневом костюме, держа свою трубку за чашечку.

– Печальная книга? – спросил он. Майк взглянул на книжку в своей руке.

– Это самая печальная книга, какую я только читал.

– Историческая?

– Фантастика, – сказал Майк, показывая ему обложку.

– А. Ну да. Когда прослеживаешь что-то до логического предела, это может оказаться довольно угнетающим. Меня зовут Сэм.

Майк пожал протянутую ему руку. Костюм Сэма был слегка велик, и рукав шуршал, когда он тряс мягкую, тёплую ладонь.

– Гэбриел передаёт привет. Старик улыбнулся.

– Добрый старый жеребец.

– Я Майк. Я мёртв. – Рукопожатие прекратилось.

Старик осторожно опустился на пухлый чёрный подлокотник его кресла. Такая неожиданная близость не побеспокоила Майка. От Сэма изумительно пахло. Такой уютный устоявшийся стариковский запах.

– Забавно – думаю, что не слышал этого слова уже много лет. Это как телефонный номер, который вертится на языке, но никак не можешь… – он посмотрел Майку в лицо. – Здесь все такие, сынок. К этому нелегко приспособиться. У меня ушло – ох – три года, чтобы привыкнуть.

– Моя любимая… – начал Майк, но понял, что не может закончить.

– Да?

– Моя любимая…

– Понимаю. Я тоже потерял свою Алису. У меня было такое чувство, что кто-то проник ко мне в грудь и вынул сердце. Нельзя жить, думая только об этом, сынок. У тебя должна быть надежда. Я вот теперь каждый день жду, что Алиса войдёт в эту дверь, – он постукал пустой чашечкой по своей бледной морщинистой ладони. – Потом наступает следующая стадия. Когда прошло столько времени, начинаешь думать, узнаешь ли ты её вообще. Или – не изменились ли вы оба настолько, что даже не сможете вспомнить, как это – быть вместе. Такие вот вещи. Но я верю ей. Я уверен, что встреча будет стоить ожидания. Надежда, понимаешь? А как звали твою жену?

– Джулия, – ответил он, воззрившись на обложку книги и не видя её. – Она не была моей женой.

Помолчав минутку, старик сказал:

– Я часто убеждаюсь, что чашечка горячего помогает мне, когда я дохожу до определённого состояния. Не хочешь ли чаю? Обещаю, он превосходен.

Этот маленький жест вежливости чуть было не заставил Майка переступить последние пределе. Он сглотнул и сжал зубы так, что они заскрипели.

Старик положил руку ему на плечо.

– Думаю, тебе лучше повидать Хранительницу, – сказал он, укладывая трубку в карман пиджака. – Она молодец. Только… э-э… Да зачем много говорить? Если она предложит тебе что-нибудь выпить… лучше откажись.

Воспоминание о чем-то неприятном проявилось внезапно на его лице, и на мгновение Майк увидел, что каждая морщина на нем была заслужена.

СЛОВО НА БУКВУ «С»

Почему не закончить все это здесь? – подумал Дэниел.

Был роскошный осенний вечер. В такие дни обычно жгут листья. Он любил этот запах. Почему запах умирания был так прекрасен?

Он стоял около лавки и смотрел на насосы. Красные вишенки. «Живая приманка». Кажется, он стоял здесь уже долго, хотя не мог припомнить, что его остановило, и не мог сказать, что не давало ему двигаться дальше. Он заметил, что забыл ключи в зажигании своего «вольво».

Дэниел вышел на середину шоссе и взглянул в обе стороны. С одной двухполоска шла прямо как стрела насколько хватало взгляда. С другой – заворачивала и исчезала под навесом пальм. Он понял, что Фрост[68] ошибался. Не было никакой разницы, какой путь он выберет. Везде одно и то же. Люди теряют друг друга или находят друг друга. Это больше не имело значения. Не здесь.

Вдалеке он услышал лязг и фырканье восемнадцатиколесного грузовика, переключающего скорость.

Дэниел заключил: это было ошибкой – эта виртуальная земля, созданная птицами. Бредовое предприятие, доведённое до своего нелогичного предела. Что, если жизнь будет лишена смерти? Все равно что спросить: что, если свет будет лишён цвета? Что, если любовь будет лишена эмоций? Что если братья не будут ничем связаны между собой? Так же как и с любым раем, придуманным кем угодно, кроме настоящего хозяина. Все зависит от того, что ты из него выбрасываешь. Жизнь без голода. Жизнь без страданий. Жизнь без неведения. Но жизнь без даже малейшего чего-либо не была больше жизнью. Мир без потери был миром без смысла. Почему птицы не могли понять этого? Были ли они настолько довольны тем, что могут дать людям предмет их глубочайшего желания