Невольники чести - [33]

Неожиданно базальтовые громадины отступили, и открылась уютная долина, со всех сторон охраняемая лесистыми горами.

В центре долины вились дымки костров, виднелись люди. По мере приближения к становищу оно все больше напоминало Абросиму жило кадьякских конягов: те же землянки с насыпными крышами, несколько шалашей из жердей и сосновых лап и только посередке — единственное деревянное строение, похожее на барак, с бычьими пузырями вместо стекол. От его порога навстречу прибывшим направились два человека: один — кряжистый, с окладистой русой бородой и голубыми глазами, второй — высокий, с чисто выбритым лицом, на котором застыла, точно приклеенная, улыбка. Следом за этими двумя потянулись к чужеземцам от своих костровищ другие обитатели селения, почтительно держась от них на расстоянии. Большая часть встречающих — в зипунах и портах домотканых, в камлейках и парках, сработанных камчадалами, а если и был на ком камзол из дорогого сукна, то в таком растерзанном виде, что смотреть жалко. Зато оружия при каждом немало: кинжалы, пистолеты, сабли.

«Гулящие люди, разбойники, — догадался Абросим. — Вот тебе раз: как ни кинь — все клином выходит… Одна надежа токмо, что свои, православные: может, заступятся… Костьми лягу, а на шхуну не вернусь!»

Между тем бородач потрепал проводника по плечу:

— Молодец, Хаким! Споро обернулся, — и обратился к Барберу. — Ну как, капитан, голова не болит? Пойдем в избу, стол накрыт — лечиться будем… — Он щелкнул себя по горлу. — А людишки твои пущай пока у костра отдохнут, пивка нашего отведают. Мое изобретение. Из еловых шишек варим, от скорбута — первостатейное средство! Ну и хмель добрый, паче твоего рома будет… — и, заметив, что Барбер отрицательно качает головой и показывает на солнце, добавил, адресуясь уже к Смиту:

— Растолмачь капитану, что работа — не волк, в лес не убежит! А товарищ с товарищем, может статься, и не свидятся боле… И пущай не дуется, как тесто на опаре: до ночи все шкуры его на берегу будут. Орава-то у нас вишь какая: за одну ходку управимся. Верно я говорю, братцы? — окинул он взором окружающих его людей.

— Верно, атаман! — откликнулись те послушливым эхом.

— Ну пойдем, пойдем, дружок, — атаман приобнял за плечи все еще упиравшегося сэра Генри. — Будя ломаться, аки девка непорченая… Щас по чарке-другой примем, и душа с телом в лад войдут…

Барбер, уступая то ли хлебосольному атаману, то ли собственной головной боли, махнул рукой команде: «Гуляйте, мол, пока…»

«Морские волки» тут же разбрелись по лагерю и, зазываемые его обитателями, расселись вокруг костров. Появились бадьи с пивом, куски вяленой оленины. По кругу пошли ковши с пенным питьем, трубки, набитые отменным вирджинским табаком, началось обычное при таких встречах знакомство и братание.

Абросим очутился у костра рядом с немолодым уже светлобородым мужичком и Жаком. Смит, перекинувшись с лекарем парой фраз, ушел в атаманский барак, должно быть, толмачить. Вышло так, что к их огоньку больше никто не подсел.

Мужик, чувствовавший себя хозяином, пытался что-то объяснить Абросиму знаками, принимая его по одежде за чужеземца. Плотников, впервые за много дней, не смог сдержать улыбку:

— Да русский я, батя, православный.

— Ишь ты… — округлил глаза мужик. — А ну, побожись!

— Вот те крест, — погасив улыбку, Абросим перекрестился и, достав нагрудный крест, поцеловал его.

Мужик, и без того ошарашенно взиравший на Плотникова, перевел глаза на его позеленевший от пота медный крест ручной работы и вдруг переменился в лице:

— Откель у тебя это, паря?

— Что? — не понял Абросим.

— Крест энтот…

— Так мой… От родителев достался… А что такое?

— Да так, померещилось, — отвел глаза бородач. — Ну, попей пивка-то…

Абросим отхлебнул густого, пахнущего лесом питья и протянул ковш Жаку, который, не в силах понять разговор, беспокойно зыркал единственным глазом.

— А звать-то тебя как, мил человек? — выждав какое-то время, спросил мужик.

— Абросимом кличут… А его, — кивнул работный на лекаря, — Жаком.

— Ишь ты, Жабом, что ли? Ну и имечко… — усмехнулся в бороду сотрапезник. — А меня Иваном…

Ковш еще раз прошелся по кругу. Разговор что-то не клеился, хотя и мужику, и Плотникову хотелось о многом расспросить друг друга.

— А послушай, Абросим, какого лешего тебя к чужакам занесло? Али жабы энти инородные тебе православных милее? — взбодренный хмельным угощением, бородач вновь, но уже вполголоса обратился к работному, в то же время косясь на француза, — не обидеть бы гостя непотребным словом.

— Не боись, Иван. Он по-нашему — ни бельмеса, — успокоил мужика Плотников, но на вопрос не ответил, не зная, можно ли довериться незнакомцу.

Мужик подбодрил работного:

— Э, да ты сам боисся! Не робей, паря, ежели у тебя чё за душой имеется, так мы тута все не ангелы… Гулящие мы, вольные люди. А за старшого промеж нас батька Крест. Мабудь, слыхал про такого?

Плотников отрицательно покачал головой.

— Живем, вишь, жизней лесной, — продолжал Иван. — Промышляем, чем бог пошлет, — он выразительно похлопал ладонью по рукояти казацкого кинжала, торчащего из-за кушака. — А ты никак в бегах?..