Невольники чести - [29]

Возвратясь в апреле 1787 года в Иркутск, Григорий Шелехов представил генерал-губернатору иркутскому и колыванскому Якоби доношение, в коем, проявляя себя не столько удачливым купцом, но паче проницательным политиком, уверял последнего в великих выгодах для России в занятии земель, как можно далее по полудню к Калифорнии лежащих, дабы, от покушения других наций отвратив, сделать наши обзаведения первыми. Для поддержки начатого им предприятия просил Шелехов у правительства крупный кредит. В деньгах ему отказано было, а взамен отряжена на Кадьяк духовная миссия с архимандритом Иоасафом во главе, как бы подчеркивая, что американские колонии оставляются собственному их жребию и воле Божьей.

Не полагаясь только на Божьего слугу, Шелехов послал на остров нового правителя — Александра Баранова, человека немолодого и опытного. Перенеся в 1792 году поселение в Чиниатскую бухту, Баранов заложил там Павловскую крепость — она, по задумкам основателя компании, должна была со временем превратиться в столицу Русской Америки — Славороссию. Город с широкими проспектами и обелисками, а при въезде долженствовала быть триумфальная арка, кою именовать по приличеству не иначе, как Русские ворота.

Правда, спустя десятилетие с основания крепости городом ее назвать можно было с великим допуском. Но зато все, что есть, создано своими руками.

Александр Андреевич Баранов, прохаживаясь по светлой горенке, служившей ему кабинетом, выглянул в мелкостекольчатое оконце, озирая плоды трудов своих. Деревянная церковь Во Имя Воскресения Господня, пятипудовый колокол для которой вылил из местной руды мастер Шапошников. Компанейская контора, казармы для промышленных. Сарай для постройки гребных судов. Кузня. Торговые лавки. Школа. Этим строением Баранов особенно гордился. «Дикие племена переймут цивилизацию не через оружие и насилие, а через своих детей», — тешил себя такой мыслью. Однако пока мир даже здесь, на обжитом Кадьяке, поддерживался железом и порохом. Посему бдил правитель сам и караулы в гавани и по всем артелям имел. А начальникам партий строго-настрого наказал еженедельно чистоту ружей, а также исправность зарядов осматривать. Неумеющих стрелять обучать с прилежанием. Завел обычай поодиночке да невооруженным никого из крепости никуда не пущать. Окромя того, со здешними обитателями обходиться поласковей, среди своих промышленных воровские либо другие злые намерения истреблять. Тем и оберегал доверенных ему людей от погибели случайной да ссор безрассудных. И без того каждый год курносая то скорбутом, то стихией жизни уносит…

Говорят, что настоящую цену жизни знает лишь тот, кто глядел в очи смерти. Баранов повидал на своем веку всякого. Был богат — владел двумя заводами в Иркутске. Разорился. Промышляя по питейным делам среди чукотских племен, едва не лишился живота. Здесь, на Аляске, дважды проливал кровь свою за компанейские интересы. Да токмо ли за них? Виделись Александру Андреевичу за всем этим куда более широкие горизонты для отеческой земли и поколений будущих. Ради того и терпел сам лишенья великие и соратников своих в строгом теле держал.

Правда, последнее время сдавать стал здоровьицем, труднее сделался на подъем, отраднее оказалось одиночество под кровлею дома главного правителя, за эти годы ставшего родным, среди любимых книг и памятных вещей. Ужель не достанет мочи далее нести свой крест, завершить намеченное? Как ржа железо, ест сердце Баранова печаль, томят предчувствия.

Вот и сегодня, в погожий июльский день, что-то зябко главному правителю, что-то не по себе. Который раз возвернулся памятью к разговору с Иваном Кусковым, намедни прибывшим из Якутата.

— Худые вести привез я, Лександра Андреич, — с порога, едва не задев притолоку головой, начал помощник.

— Здоров будь, Иван, — улыбнулся Баранов Кускову, который, несмотря на лета (он не многим моложе правителя), не утратил юношескую порывистость в движениях. И тут же, посуровев, добавил: — Ну, докладывай, коли так.

Рассказ обычно неразговорчивого Ивана был на сей раз пространен и невесел. Имея растаг в Якутате, получил Кусков темные известия об умысле колошей истребить везде русских и алеутов. Не поверив сим слухам, он со своею промысловой партией отплыл от Якутата на шестьдесят верст, где и был окружен тлинкитами.

Иван употребил все способы к примирению, но индейцы остались непреклонны и атаковали его стан. Благо Кусковым были приняты оборонительные меры, и ему удалось отразить нападение. Предполагая снова тронуться в путь, Иван неожиданно наткнулся на одного знакомого старика тлинкита, коий поведал ему, что колоши пошли на Ситху войной. Желая проверить его слова, Иван послал в Архангельское заселение несколько байдар с промышленными, а сам отошел к Якутату, не имея в достаточном количестве ни ружей, ни зарядов. Посланные на разведку не вернулись. Не смея оставаться далее в неведении и риске быть атакованным, Иван отправился назад на Кадьяк, впервые не привезя с собой добычи.

— Не гневайся, Лександра Андреич, людей сохранить старался…

— И то ладно… — успокоил помощника Баранов, но себе успокоения не обрел. Вот и нынче в который раз принялся складывать все разрозненные факты и вести, пытаясь выстроить картину случившегося.