Невиновен - [70]

Лорен не стала упоминать о том, что училась в школе вместе с Хантером, что ей «не по нутру» все это. Когда другие детективы уверяли, что «нутро» может служить рациональным объяснением, Лорен начинало тошнить.

– Каково же участие в этом Хантера? – спросила Терстон.

– Не знаю. Очевидно, здесь что-нибудь личное. Согласно показаниям портье, его жена тоже остановилась в этом отеле.

– Полагаете, ссора на любовной почве?

– Возможно.

Во взгляде Терстон сквозило сомнение.

– В общем, Мэтт Хантер имеет к этому отношение, верно?

– Определенно, – подтвердил Штейнберг.

Йетс энергично закивал, Лорен своих чувств не выдавала.

– На данный момент, – продолжила Терстон, – у нас есть все основания арестовать его и предъявить обвинение. Драка, телефонный звонок и так далее. Скоро получим результаты анализа ДНК и сможем связать его с убитым Тэлли.

Лорен колебалась. А Эд Штейнберг – нисколько.

– Да, оснований для ареста достаточно.

– А учитывая, что Хантер уже имел судимость, ни о каком освобождении под залог не может быть и речи. Возьмем его, подержим, сколько надо, правильно, Эд?

– Согласен, – ответил Штейнберг.

– Тогда берите его, – сказала Терстон. – И нечего церемониться. Верните Мэтта Хантера за решетку.

Глава 35

Мэтт и Оливия остались одни в гостевой комнате у Марши.

Девять лет назад Мэтт провел первую ночь в этой комнате в качестве свободного человека. Берни привез его к себе домой. Марша встретила сдержанно, но вежливо. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что причины для подобного поведения имелись. Ведь ты переезжаешь в такой дом как раз с целью оградиться от людей, подобных Мэтту. Даже если знаешь, что он невиновен, считаешь его хорошим, просто оступившимся парнем. И тебе вовсе не хочется, чтобы в твою жизнь входил бывший заключенный. Он вирус, носитель опасного заболевания. У тебя дети. Ты желаешь защитить их. И тебе, как и Лэнсу Баннеру, хочется верить, что законы могут оградить порядочных людей от подобных типов.

Мэтт часто вспоминал старого своего друга Даффа. Одно время он казался крутым парнем. Теперь же Мэтт думал иначе. Сейчас он запросто мог надрать Даффу задницу где-нибудь в укромном уголке. Нет, он не хвастался и не гордился этим. Это просто факт, против него не попрешь. И его дружки, считавшие себя крутыми, тоже своего рода даффы, Господи, да они и понятия не имеют, что значит быть по-настоящему крутым!

Но сам Мэтт, успевший стать в тюрьме крутым, первую ночь на свободе проплакал в этой комнате. Он и сам толком не понимал, почему плачет. В тюрьме ни разу не проронил ни слезинки. Кое-кто мог бы решить, что Мэтт просто боялся показать свою слабость в столь ужасном месте, как тюрьма. Отчасти так. Наверное, он просто «открыл клапан» и выплакался за все последние четыре года.

Однако Мэтт думал иначе.

Истинная причина, как он подозревал, крылась в страхе и неверии. Он никак не мог поверить, что наконец свободен, тюрьма позади. Все это казалось жестокой шуткой, чистая теплая постель – иллюзией. Скоро они явятся за ним и запрут в темнице уже навсегда.

Мэтт немало читал о том, как дознаватели и захватчики заложников ломают волю человека, делая вид, будто ведут его на казнь. Это срабатывало, однако Мэтт считал, что гораздо более эффективный способ заставить человека расколоться кроется в обратном. Надо сделать вид, что его отпускают на свободу. Человек одевается, ему говорят, что он свободен, надевают на глаза повязку и вывозят. Катают вокруг тюрьмы, а потом вновь заводят в нее, снимают повязку. И он видит, что оказался там же, где был, никакая свобода ему не светит, это жестокий розыгрыш.

Примерно так чувствовал он себя тогда.

Мэтт сидел на той же двуспальной кровати. Оливия стояла к нему спиной. Голова опущена, но плечи, как всегда, держит гордо, прямо. Ему очень нравились ее плечи, узкая трапециевидная спина, нежные бугорки мышц, гладкая кожа.

Мэтт испытывал желание сказать ей: «Знаешь, давай забудем все это. Я не хочу ничего знать. Ты сказала, что любишь меня, я единственный в твоей жизни мужчина, которого ты любила по-настоящему. Этого достаточно».

Когда они приехали, вышла Кайра, поздоровалась с ними во дворе. Вид у нее был озабоченный. Мэтт вспомнил, как она поселилась в гараже. Заметил тогда, что она напоминает ему Фонз.[14] Кайра понятия не имела, о чем это он. Странно, о каких вещах думает и вспоминает человек, когда напуган. Марша тоже смотрела встревоженно, особенно когда увидела повязку на голове Мэтта и то, как он неуверенно шагает к двери. Но Марша слишком хорошо знала своего деверя, сообразила, что теперь не время для расспросов.

Молчание нарушила Оливия:

– Можно тебя спросить?

– Да, конечно.

– По телефону ты говорил о каких-то снимках и видео.

– Да.

– Могу я посмотреть?

Мэтт достал телефон, протянул ей. Оливия повернулась и взяла мобильник, стараясь не прикасаться к мужу. Защелкала кнопками. Он следил за выражением ее лица. Она сосредоточенно хмурила брови, ему так хорошо была знакома эта гримаска. Голова склонена набок, Оливия делала так всегда, находясь в недоумении.

– Не понимаю, – пробормотала она.

– Это ты? – спросил он. – В парике?