Невинный, или Особые отношения - [77]

Он сам не заметил, как добрался от «Ной-Вест-Энд» до Платаненаллее. От усталости он не чувствовал под собой ног. Его словно несла домой посторонняя сила. В квартире никого не оказалось. В почтовую щель были опущены две записки. Одна от Марии: «Где ты? Что происходит?» Другая от Макнами: «Позвоните мне», с тремя телефонными номерами. Леонард отправился прямиком в спальню и задернул шторы. Снял с себя всю одежду. Он не стал возиться с пижамой. Меньше чем через минуту он наконец канул в сон.

Не прошло и часа, как он очнулся с сильным желанием бежать в туалет. Звонил телефон. Он помедлил в прихожей, не зная, куда двинуться сначала. Подошел к телефону и, уже взяв трубку, понял, что сделал это напрасно. Он не сможет сосредоточиться.

Это был Гласс, он говорил издалека и казался очень расстроенным. На заднем плане слышался какой-то шум. Все происходило точно в дурном сне.

– Леонард, Леонард, это ты?

Голый, дрожа в сумраке гостиной, Леонард скрестил ноги и сказал:

– Да, я.

– Леонард? Ты это или нет?

– Да, Боб, это я, я здесь.

– Слава богу. Слушай. Ты меня слушаешь? Ты должен сказать мне, что было в тех ящиках. Сейчас же.

Леонард почувствовал, как у него слабеют ноги. Он сел на ковер среди неубранных остатков вечеринки.

– Их открыли? – спросил он.

– Ну давай, Леонард. Говори.

– Во-первых, это секретно, Боб, и потом, линия может прослушиваться…

– Кончай пудрить мне мозги, Марнем. Здесь и так ад кромешный. Что было в ящиках?

– А что происходит? Откуда весь этот грохот?

Гласс старался перекричать шум.

– Господи боже! Разве тебе не сообщили? Они нас обнаружили. Ворвались в камеру. Наши еле унесли ноги. Никто не успел закрыть стальные двери. Теперь они заняли весь туннель, до самой границы между секторами. На всякий случай мы все вывозим со склада. Через час мне надо быть у Харви, отчитываться за понесенный ущерб. Я должен знать, что было в ящиках, Леонард!

Но Леонард не мог говорить. У него перехватило дыхание от восторга и благодарности. Как все просто и быстро. А теперь все покроет великое русское безмолвие. Он может одеться, пойти к Марии и сказать ей, что им больше ничто не грозит.

Гласс громко звал его по имени.

– Извини, Боб, – сказал Леонард, – Меня потрясли твои новости.

– Ящики, Леонард. Ящики!

– Ладно. Там был труп человека, который я разрубил на куски.

– Тьфу, черт. Мне сейчас не до шуток!

Леонард пытался говорить так, чтобы в его голосе не слышалось радости.

– Тебе не о чем беспокоиться, Боб. Там было декодирующее оборудование, которое я делал сам. Но я не закончил сборку, и теперь выяснилось, что эти схемы устарели.

– Почему тогда утром заварилась такая каша?

– Все, что относится к декодированию, проходит по четвертой степени, – сказал Леонард, – Но послушай, Боб, когда это случилось?

Гласс говорил с кем-то другим. Он отвлекся.

– Что-что?

– Когда захватили туннель?

– В двенадцать пятьдесят восемь, – без запинки ответил Гласс.

– Нет, Боб. Этого не может быть.

– Слушай, если тебя интересуют подробности, включи Deutschlandsender[44]. Там только об этом и говорят.

У Леонарда похолодело в животе.

– Они не могут обнародовать это.

– Так мы считали. Что они потеряют лицо. Но комендант советского гарнизона в Берлине сейчас в отъезде. Его заместитель, малый по фамилии Коцюба, должно быть, псих. Для него главное – пропаганда. Они будут выглядеть полными идиотами, но это их не смущает.

Леонард думал о своей недавней шутке.

– Не может быть, – повторил он.

Кто-то снова отвлекал Гласса от разговора. Он заторопился.

– Завтра у них пресс-конференция. В субботу они поведут корреспондентов в туннель на экскурсию. Хотят открыть его для свободного посещения. Туристская достопримечательность, памятник коварству американцев. Леонард, они выжмут из этого все, что смогут.

Он дал отбой, и Леонард поспешил в туалет.

21

Джон Макнами назначил Леонарду встречу в «Кемпински» и выбрал столик снаружи. Не было еще и десяти утра, и все прочие посетители сидели внутри. День снова обещал быть солнечным и холодным. Всякий раз, как солнце пряталось за огромным белым кучевым облаком, воздух становился ледяным.

В последнее время Леонард плохо переносил холод. Его непрерывно знобило. Наутро после звонка Гласса он заметил, что у него дрожат руки. Это была не просто мелкая дрожь – его трясло, как паралитика, и на застегивание рубашки ушло несколько минут. Он решил, что это запоздалый мышечный спазм, вызванный перетаскиванием ящиков. Придя в закусочную на Райхсканцлерплац, чтобы поесть в первый раз за два с лишним дня, он уронил сардельку на тротуар. Чья-то собака тут же съела ее вместе с горчицей.

В «Кемпински» он занял место на солнце, но сидел не снимая пальто и сжимал зубы, чтобы они не стучали. Он боялся, что не сможет удержать чашку с кофе, и взял пива, которое тоже было ледяным. Макнами, похоже, прекрасно себя чувствовал в твидовом пиджаке, надетом поверх тонкой рубашки. Когда ему принесли кофе, он набил трубку и закурил. Ветер дул в сторону Леонарда, и от запаха дыма и связанных с ним ассоциаций его замутило. Он вышел в уборную, чтобы потом незаметно пересесть. Вернувшись, он выполнил свое намерение, но теперь оказался в тени. Запахнув поплотнее пальто, он подсунул под себя руки. Макнами передвинул к нему нетронутое пиво. Стеклянная кружка запотела, две капельки пробирались по ней ломаным параллельным курсом.