Невидимый Легион - [2]

Почему сапожник Поншон из порта Рабат утверждает это слово в слово с унтер-офицером полиции Рихеттем, который служит в оазисе Мурзак? Сходятся они и в том, что эти призраки носят в верхнем кармане френча одинаковые экспортные зеркальца, более того, у каждого из них есть собственный бритвенный прибор. Это делает пехотинцев в черном еще более призрачными, потому как если голова не является для солдат Невидимого Легиона необходимым предметом, то почему придается значение бритью? Без головы являться они могут, а небритыми нет? И почему солдаты потустороннего войска вместо вещмешков носят – непременно в правой руке – лаковые чемоданчики черного цвета?

Послушаем же Кверенса. Дело происходит в его прокуренной и пропахшей вином пивной. Хозяин говорит, а остальные слушают стоя, с картами в руках, позабыв даже об игре. Когда датчанин умолкает, дабы смочить глотку, посетители так напряженно ждут продолжения, что в кабачок проникают возгласы муэдзинов с минарета Мектубской мечети.

– Так случилось, – неторопливо вещает датчанин, – что мы патрулировали территорию на юге от Бени Аббеш, где тогда простиралась дикая пустыня. Были только старые, испытанные в боях солдаты, но возглавлял патруль молоденький лейтенант с детским лицом, совсем щенок. В голове у него еще прочно сидели свежеприобретенные знания из учебника по тактике. Итак, мы окружили карьер, расположенный у южного склона Атласских гор. Именно там укрылся Гум приблизительно с сотней туарегов, перебивших жителей оазиса. Прекрасный парень был наш сержант, он участвовал уже в двух походах по Сахаре, вот он и говорит тому мальчику: «Так не годится, мой командир… Вышлем вперед разведчиков, а у входа в ущелье оставим несколько человек с автоматами – иначе нам ударят в спину или окружат». Лейтенант лишь отругал сержанта. Даже если отряд окружит сотня оборванных арабов, вряд ли это может представлять опасность для хорошо обученных и вооруженных солдат французской армии! Сержант замолчал. Я уже сказал, он был прекрасный парень и не любил лишних разговоров, мы ничего не заподозрили, когда входили в этот каменный котел, пока не начали внезапно строчить автоматы. Десятерых они уложили на месте. Назад! Но из-за нависшего каменного выступа на нас полились автоматные очереди. Пробиться нельзя, погибли бы все люди. Бандиты окружили нас. Мы прикрывались, пока было возможно. Бедолага лейтенант со всеми своими знаниями уже лежал на руках храброго сержанта. Он был мертв. «Ну, ребята, – сказал сержант, – если вы не прочь, мы атакуем их! Сдается мне, настоящим мужчинам всегда хочется немного подраться перед смертью». Такой уж он был парень. Храбрый. Как все настоящие солдаты. Сержант достал саблю и крикнул самому себе: «Вперед!» Те, кто стоял за его спиной, также бросились в бой. Сержант – самый первый! А мы – за ним. Это был конец для всех. Мы вбежали в полосу огня и начали падать.

И вдруг раздался звук трубы. Чертовски странный, будто с того света, мелодичный, немного дребезжащий, но очень ясный звук. Трубач играл: «Тореадор, смелее в бой…» Мы застыли в недоумении. Но это не была галлюцинация. Отчетливо слышалось, как на какой-то странной трубе играют мелодию, знакомую всем по песням шарманщиков, а с двух сторон ущелья появились легионеры в черном со штыковыми винтовками. Пусть даже загадочная труба и послышалась нам, но уж стрельба-то была взаправдашной! Положение изменилось. Теперь туареги сами попали в ловушку и оказались между двух огней. Ура! Мы – вперед! Но туземцы уже не стреляют в нас, пытаются убежать от свалившегося с неба войска. На них наводят ужас солдаты в черном, подобные мертвецам. Я сам видел трубача, и клянусь вам моей лучшей субботней выручкой, у него была посеребренная труба, на которой он выводил: «Тореадор, смелее в бой!» Как они дрались! Я не шутник, и у вас была возможность узнать на собственной шкуре, какая у меня тяжелая рука. Но – эти! Они так орудовали штыками, будто прокладывали себе путь в зарослях терновника!

Те из туарегов, что остались живы, спрятались в скалах. Бой был закончен. Погибло немало прекрасных солдат, а уж арабов – не сосчитать. Мы ждали, что сейчас обнимем своих боевых товарищей, ведь как бы они странно ни выглядели, это были всего лишь легионеры.

Но что это? Покончив с нашими врагами, они не спустились со скал. Более того! Трубач заиграл отбой. То есть это я думаю, что отбой. Мы же знаем эту мелодию как песенку «Без женщин жить нельзя на свете, нет…».

Звуки медленно удалялись, затихали. Легионеры исчезли со скал. Хо-хо, сказали мы, так дело не пойдет! Нам хотелось пожать руки хоть некоторым из них. Мы начали карабкаться на скалы. Когда выбрались наверх, звуки странного отбоя еще слышались вдали, но легионеры уже удалялись красивым строем. Во главе колонны ехал офицер. Мулы, нагруженные оружием, автомобиль с красным крестом на боку, броневик с малокалиберным орудием, а в конце – фиакр. Да-да! Одноконный… Все было так, как я говорю. На козлах сидел кучер в цилиндре, кнут свисал рядом с автомобильной лампой, а кляча, запряженная в фиакр, бежала рысью. Так они и шли по Сахаре: впереди – рота солдат, а за ней – фиакр, в котором сидел офицер. Издали мы разглядели его фуражку. Мы буквально окаменели. Некоторые начали креститься. Тут офицер в фуражке повернулся. Оказалось, генерал! Он вышел из коляски. Извозчик приподнял цилиндр… и… клянусь, так оно все и было… указал рукой на счетчик таксомотора! Как будто он доставил сюда генерала, а теперь ожидает среди барханов нового клиента! Генерал что-то выкрикнул, но нельзя было расслышать, что именно, солдаты развернулись и нацелили оружие на нас. Мы поняли, что если двинемся вперед, они откроют огонь. Пришлось остановиться. Генерал направился… в пустыню. Перед ним – фиакр, рядом – броневик. Следом шла рота, мулы с оружием, машины. А Легион исчезал в красноватой дымке уходящего дня. Если бы тут же не лежали трупы наших друзей и туземцев, мы бы не поверили собственным глазам…