Невидимый город - [23]

Карстен ничего ей не ответил, только сжал губы и требовательно глянул на шеламку.

Десс и сама прикусила губу, чтобы скрыть досадливую гримасу. Уж если непременно нужен был венценосный надзиратель, она предпочла бы младшего княжича. Но не лезть же два раза на один рожон!

– Домен Клык решил, значит, так будет, – сказала она.

Глава 12

Погода испортилась. Вечером солнце глянуло на землю больным, налившимся кровью, глазом, а с утра задул ветер, погнал по небу серые облака, а по дорогам – вихорьки пыли. Вцепился в космы старым березам на берегу Павы, дотащил до Павинки и бросил людям под ноги, словно ловчий кот свою добычу, горсть пожелтевших листьев.

Один такой шершавый крапчатый листок Десси выудила из своей прически, надкусила горький черешок, запахнула поплотней шерстяную кофту и решительно зашагала к кузнице. На ее пороге Карстен с кузнецом вели неторопливую уважительную беседу.

Кузнец в Павинке был, как и полагается, черноволосый кряжистый детина. Еще бы чуть рыжины в бороду – и в точности за Громовика сошел бы. Увидев шеламку, он попер на нее разгневанным быком.

– Ты куда это наладилась, голова соломенная? Нешто ж можно бабе в кузню заходить? Не бабье это дело, нешто не знаешь? Ты ж мне тут все железо перепортишь!

Десси отступила.

– Доменос! – позвала она. – Мне нельзя сюда, подойди на два слова.

И, дождавшись Карстена, не понижая голоса, спросила:

– Тут в округе еще кузнецы есть?

– Стой, а чем тебе этот плох? – возмутился Карстен. – Шикнул на тебя? Так он в своем праве. А топор, который ты заказывала, он обещал завтра сделать.

– Не стоит. – Десси грустно покачала головой. – У меня в такое железо, которое от женского глаза портится, веры нет. Так есть еще кузнецы? А то пойду Гнешку спрошу.

– Ну есть, есть. В Забродье один да в Барсихе еще. Только знаешь, сестрица ведьма, норовиста ты больно. Не взыщи, но, если так и дальше пойдет, придется тебя окоротить.

– Доменос! – Десси тихо рассмеялась и тряхнула рыжей косой. – Доменос, господин мой названый, дай напоследок покуражиться!

Карстен хмыкнул, но перечить не стал.

Кузнец сплюнул и за спиной Десси выразительным жестом показал молодому доменосу, что шеламке ударило в голову.

* * *

Чужане осаждали столицу уже вторую неделю. Почти каждую ночь их передовые отряды, нагруженные плетеными из ивы щитами и большими лестницами, подбирались к рвам. На рассвете, когда лучники могли различить человеческие фигуры на стенах, они засыпали защитников города стрелами, заставляли их отступить вглубь. После этого пешие отряды бросались на приступ, взбирались по лестницам, обгоняя друг друга, ибо первую дюжину воинов, взобравшихся на стены, ожидала щедрая награда независимо от исхода боя. Но к тому времени горожане возвращались и набрасывались на врагов. Часа два кипела битва, к полудню чужане чаще всего слабели и отступали. Так проходили дни.

Но, судя по вечно обеспокоенным лицам фуражиров, по их непрестанной ругани и нервным смешкам, осада должна была вскоре закончиться. Королевское войско, отступая, подгребло под себя все припасы. Словом, не сразу угадаешь, кому пришлось хуже – захватчикам или осажденным. В столице мерли от кровавого поноса, в лагере чужан зверели от голода. И лишь женщин и на той, и на другой стороне оказалось предостаточно, что, разумеется, не способствовало поддержанию воинского духа. А потому Кьяртан, предводитель военного союза чужан, торопился – и весьма.

Брат его Армед также не знал покоя. Не сомневался, что, если войско бесславно повернет назад, за провал кампании ответит именно он, Армед. Во-первых – как заваривший всю эту кашу; во-вторых – как полукровка; и в-третьих – как младший брат и прямой наследник Кьяртана. И Армед всерьез занялся спасением своей жизни.

Ночь накануне решающего штурма Сайнем, бывший Маг Солнца, провел с Аин, сестрой Армеда. Молодая чужанка была стройной и гибкой, как водоросли в речном потоке; а тело под ладонями казалось удивительно мягким, словно бы и вовсе без костей. Перед свиданием она помазала розовым маслом за ушами, под грудью и в пахах, но все же ее собственный острый дразнящий запах пробивался сквозь благовония и щекотал ноздри Сайнема. Волшебник в тот вечер сближался с нею много раз, пока не истощил полностью свои силы. Чужане (кроме тех, что собрались на военный совет) предавались тем же забавам, и Сайнему казалось, что он теряет себя, растворяется в огромном, рычащем, стонущем в судорогах страсти, обреченном на смерть существе.

Около полуночи, оставив спящую возлюбленную, он вышел из палатки и, пожевав рвотный корень, очистил свой желудок. Затем взял ковш, подошел к припасенной заранее бочке с дождевой водой и долго мылся, стуча зубами от холода. Потом вернулся в палатку, достал из кожаного мешка две щепки с начертанными на них рунами, уколол ножом палец и окрасил руны собственной кровью. Потом разбудил Аин.

– Тебе пора уходить, – сказал он на языке чужан. – Скоро сюда придет твой брат.

– Позволь мне остаться, – попросила девушка.

Сайнем потер переносье, потом улыбнулся.

– Ладно, оставайся, – согласился он. – Может, тебе и не вредно будет кое-что про меня узнать. Только оденься быстрее.