Невидимый фронт Второй мировой. Мифы и реальность - [24]

Больше никакими документами о судьбе Кузнецова на сегодняшний день мы не располагаем. Правда, в 1951 году следователи МГБ допросили гауптштурмфюрера СС Петера Христиана Краузе, бывшего сотрудника львовского СД. Он показал, что «в марте 1945 года, находясь в Словакии, я узнал о его (Зиберта. – Б. С.) смерти. Об этом сообщил генерал Биркампф, по словам которого Зиберт был при попытке перехода линии фронта опознан и убит. Выдал Зиберта находящийся при нем дневник. Дневник с фотографиями Зиберта после смерти передан командованием УПА действующему в этой области СС-обергруппенфюреру Прютцману». Трудно сказать, насколько точен был Краузе в передаче обстоятельств смерти Зиберта. Ведь говорил он об этом с чужих слов и через шесть с лишним лет. Допросить же Прюцмана у чекистов не было возможности: после поражения Германии он покончил с собой. И сегодня мы не знаем, передали ли украинские повстанцы СД документы, взятые у Зиберта-«Пуха». Ведь в телеграмме-молнии, отправленной Витиской, говорилось только, что люди Прюцмана узнали от командования УПА о расстреле захваченных советских агентов. Вполне возможно, что Краузе ошибочно соединил сведения о написанном Зибертом докладе, полученные от своего шефа Витиски, и рассказ Биркампфа со ссылкой на Прютцмана о расстреле советских агентов на Волыни. Во всяком случае, никаких следов отчетов Прюцмана или Биркампфа о гибели Зиберта, равно как и отчета «Пуха», в немецких архивах до сих пор не обнаружено. Скорее всего, этот отчет так и не был получен немцами.

Неизвестно также, была ли освобождена жена Миколы Лебедя Дарья Гнаткивьска, и если да, то связано ли было это освобождение с обменом на «бумаги Зиберта», которые теперь для немцев, в сущности, представляли лишь исторический интерес. Известно только, что судьба некоторых лиц, которых бандеровцы просили освободить вместе с женой Лебедя, была печальна. Степан Рогуля был расстрелян уже 17 апреля 1944 года, через 15 дней после телеграммы Витиски с просьбой об их освобождении. Жену Степана Анастасию освободили 14 марта, еще до всех событий, связанных предлагавшимся обменом бумаг на людей, а дочь Софию отправили в Равенсбрюк.

Сложно также понять, по какую сторону фронта нашел свой конец Николай Кузнецов. Гриньох в первом сообщении утверждал, что это произошло на советской стороне и что было пленено 3 или 4 агента. Не исключено, что действительно с Зибертом было в тот момент не два, а три спутника. Дело в том, что в еврейском партизанском отряде, где несколько дней укрывались Кузнецов, Белов и Каминский, им дали проводника Самуила Эрлиха, который должен был довести разведчиков до линии фронта. Однако этот человек пропал без вести. Не исключено, что, доведя Кузнецова с товарищами до передовых позиций советских войск, решил вернуться к своим подо Львов и на обратном пути был убит либо немцами, либо бандеровцами. Но возможен и другой вариант: Эрлих находился со своими спутниками до самого конца и вместе с ними был убит бойцами УПА. Но, поскольку у проводника не было с собой никаких документов, сообщать о нем немцам просто не стали.

О том, что Зиберт и его соратники могли погибнуть уже в расположении советских войск, свидетельствует как будто и предположение бывшего начальника разведки в отряде Медведева Александра Лукина, высказанное в беседе с Теодором Гладковым со ссылкой на некий анонимный источник: Кузнецов наткнулся на отряд бандеровцев, переодетых в форму Красной армии. Такая форма могла пригодиться им только на территории, занятой советскими войсками. Вообще, нет ничего невероятного в том, что Зиберт попал в руки украинских партизан уже на земле, освобожденной Красной армией. В лесистых предгорьях Карпат сплошного фронта не было, и в разрывах между советскими частями вполне могли действовать отряды бандеровцев в красноармейской форме. В немецком тылу щеголять в советской военной форме им не было никакого смысла. Это только бы увеличило риск неожиданного столкновения с подразделениями вермахта.

Если допустить, что Кузнецов, Каминский и Белов попали в плен к отряду УПА, бойцы и командиры которого были одеты в советскую военную форму, то это допущение может объяснить появление письменного отчета «Пуха», адресованного «генералу Ф.» – начальнику 2-го контрразведывательного главного управления НКГБ П. Федотову. под его началом Николай Иванович работал в Москве. Предположим, что сначала Кузнецов принял бандеровцев за своих и по просьбе командира написал письменный отчет для передачи в вышестоящий штаб, чтобы доказать, что никакой он не офицер вермахта, а советский разведчик. Но бумага эта неизбежно попала бы на глаза людям непосвященным, которым к тому же Николай Иванович не вполне доверял. И он подписал отчет псевдонимом, не раскрыл и псевдонимов своих товарищей. Правда, может быть, один из них, Иван Белов, назвал свое подлинное имя, которое и попало в телеграмму Витиски, но уже как псевдоним. Вряд ли командир небольшого отряда УПА был посвящен в сложную игру своего руководства, стремившегося за необходимую немцам информацию выкупить своих арестованных товарищей. Тащить с собой Зиберта и его спутников через линию фронта обратно в немецкий тыл было делом сложным и рискованным. Обремененный пленниками отряд легко мог стать добычей какого-нибудь крупного советского или германского подразделения. Поэтому неизвестный нам командир повстанцев предпочел расстрелять Кузнецова, Белова и Каминского. Не исключено, что прежде он доложил наверх, что захватил трех советских разведчиков, и поэтому Гриньох, когда беседовал с немецким «референтом-осведомителем», думал, что пленники еще живы.