Невидимые империи [Тайные общества старого и нового времени на Западе] - [101]

После сказанного выше читатель, вероятно, уже не удивится, узнав, что в наши дни в Англии продолжает существовать Орден короны Стюартов, свергнутых почти три века назад. Орден объединяет лиц, остающихся верными и поставившими себя на службу «легитимной монархии», т. е. королевскому дому Стюартов. Вступающие в него мужчины возводятся в степень ученика, женщины — статс-дамы, следующая степень — наследственный рыцарь и фрейлина, третья степень — кавалер Великой орденской ленты и знатная дама. Чудачество? Нелепая игра? Сторонники ордена, наверное, ответят, что Стюарты потеряли престол совсем недавно, всего каких-нибудь три века назад, почти через тысячу лет после Меровингов, о возведении на трон которых хлопочут «рыцари Сиона».

Нечистая сила

Бесовское наваждение

XVI и первая половина XVII в. — заря капиталистической эры в Западной Европе, время Ренессанса и возникновения современных естественных наук — в силу переплетения сложных исторических причин¹ были и временем расцвета веры в козни дьявола, потока демонических сочинений и ведовских судебных процессов². Никакие несуразности не смущали тогдашнюю юстицию, шло ли дело о светских судах или церковных трибуналах, о судебных учреждениях, подчинявшихся центральной власти или местным феодалам, происходили ли процессы в католических или протестантских странах. В одном австрийском городе отправили на костер двух женщин, поскольку они «много бродили по лесам, ища коренья»³. В другом случае жертву передали в руки палача за то, что она якобы умертвила человека, который тут же выступал свидетелем обвинения на процессе. В третьем в качестве доказательства полета на шабаш фигурировало отсутствие таких доказательств, в чем усматривалась «хитрость дьявола». В процессе против У. Грандье (1634 г.) был представлен не только оригинал «договора с Сатаной», якобы заключенного подсудимым, но и выписка из «архива ада» и т. п. Инквизиционный процесс с его презумпцией виновности и непременными атрибутами — моральной и физической пыткой, утаиванием имен свидетелей, лишением подсудимого права привести доказательства ложности обвинения, вымоганием по заранее разработанной системе единообразных показаний разных лиц, как бы подтверждавших друг друга, — создал возможность самых немыслимых самооговоров и доносов, вынесения «обоснованных» свирепых приговоров «ведьмам», которые еще более подкрепляли мрачное суеверие.

Еще в XVIII в., когда утихли гонения, начали искать разумное объяснение кровавой «охоты на ведьм». Это объяснение давалось, как правило, в рамках просветительской идеологии. Гонения считались проявлением религиозного фанатизма, разжигаемого в своих целях корыстолюбием. Но век Просвещения был и столетием возникновения многочисленных секретных обществ и союзов. В середине века появилась книга итальянского священника Джироламо Тартаротти-Сербати «О ночных сборищах ведьм», которые он подавал как собрания тайного общества.

Тогда эта версия не привлекла особого внимания. Однако в XIX в. она получила некоторое развитие — несомненно как ответвление или следствие получивших тогда распространение мифов о тайных обществах. Два немецких ученых (оба католики с клерикальными симпатиями) стали ее активными поборниками. Карл Эрнст Ярке, комментируя изданные им протоколы одного ведовского процесса XVII столетия, отметил, что речь идет о членах подпольного общества сторонников язычества в Германии. В 1839 г. эту же точку зрения выразил и директор архивов в Бадене Ф. Моне в работе «О сущности ведовства»⁵, подчеркнув, что речь идет об обществе, имевшем четкую организационную структуру.

В «Истории Франции» знаменитый французский историк Ж. Мишле связывал развитие ведовства с угнетенным положением женщины из народа, ее попытками самозащиты и отмщения обществу, а также с преследованием обезумевшими деревенскими толпами несчастных, больных старух, подозреваемых в том, что они одержимы нечистым духом ⁶. В своем специальном исследовании «Ведьма» (1862) Мишле высказывал убеждение, что в средние века ночные «шабаши… были просто остатками язычества». Однако после церковного раскола в XIV в., и особенно после Реформации, подчеркивал он, положение изменилось, и «шабаш принимает грандиозную, наводящую ужас форму «черной мессы»— обедни «наоборот»… Братство людей, вызов христианскому миру, извращенный культ природы — вот в чем суть «черной мессы»»⁷. Мишле считал, что ведовство было формой сопротивления крепостного крестьянства гнету феодалов, что шабаши устраивались участниками тайных организаций и заговоров для борьбы против сеньоров, что избрание жрицы культа было выступлением женщин против их униженного положения в обществе. Пытаясь объяснить в свете своей теории некоторые из деталей шабаша, фигурировавших в показаниях обвиняемых на ведовских процессах, Мишле вынужден был, однако, опускать большинство других, явно нелепых и отвратительных подробностей, которые изобрела фантазия демонологов и которую судьи вкладывали в уста своих жертв.

Концепцию Мишле частично воспроизводит в наше время французский ученый Э. Леруа-Лядюри, придерживающийся в последние годы крайне консервативных взглядов. В своем исследовании «Крестьяне Лангедока» он утверждает, что на юге Франции, особенно в гористых местностях, «шабаши происходили в то же время, что и крупные народные мятежи, великие социальные шабаши 1580–1595 гг. Колдуны были сыновьями кроканов» (т. е. участников крестьянских восстаний. —