Невидимые демоны - [26]

— Я отключила мониторы. Никто ничего не увидит и не услышит.

— Вы очень рискуете, — сказал он, облизнув губы. — А если я решу вас прикончить?

Бессмысленная угроза, произнесенная лишь потому, что он думал, будто от него этого ждут. Он ничего не мог — ведь его реакции контролировал блок. Но Корт сделала вид, что отнеслась к его словам серьезно.

— А вы попробуйте, Эмиль. Но должна вам напомнить: вы не единственное чудовище в этой комнате.

Он устало кивнул.

— И чего же вы хотите?

— Поговорить о ваших преступлениях. В последний раз.

— Может быть, лучше поговорим о ваших, — устало предложил узник.

— Хорошо, — ответила Корт. — На самом деле мне совсем не хочется беседовать, Эмиль. С вами скучно. Я только собиралась сказать, что раскрыла вашу тайну. И знаю, что произошло на самом деле.

— Вот здорово!

— Мне не сразу это удалось. Ваши коллеги, люди и инопланетяне, изо всех сил старались изобразить вас как садиста и убийцу.

— А я и есть садист и убийца!

— Вам очень нравится таковым казаться. Вы отлично сыграли свою роль, Эмиль. Наверное, здорово кем-то стать. Путь даже и чудовищем.

— Заткнитесь!

— Вы ни разу не сказали этого вслух, но сделали все, чтобы я поверила, будто вы и раньше совершали убийства. Вы старательно изображали закоренелого преступника. В конце концов, убийство настолько грязное дело, что только истинный энтузиаст превратит его в привычку. Садизм — отличное объяснение, а ваше поведение лишь подтверждало эту версию. Только вот беда, — она поколебалась несколько мгновений, а затем продолжила: — Садизм не имеет никакого отношения к тому, что здесь произошло. Не могло иметь. Ведь катарканцы не чувствуют боли. Они не знают, что такое страх.

— Природа наградила меня богатой фантазией, — заявил он.

— Конечно, убивать катарканцев, которые ничего, не замечают и не станут жаловаться, гораздо безопаснее, чем попытаться проделать то же самое с берштиэни, тчи или людьми. Если вы хотели предаваться своей пагубной страсти с минимальным риском для себя, лучших жертв, чем катарканцы, не придумаешь. Но если вы стремились причинять другим существам страдание, туземцы для этих целей не подходят. Человек, обожающий причинять боль, вскоре поймет, что мучить катарканцев — все равно что жевать бумагу.

Сэндберг молчал.

Корт, страдавшая от своих собственных ран, была единственным на свете существом, способным проявить к нему милосердие.

— Никто, — сказала она. — Убогая личность. Незаметный, не оставляющий никакого следа — куда бы он ни пошел. Подал заявление в Дипломатический корпус, чтобы как-то выделиться. И получил задание установить контакт с существами, неспособными даже почувствовать его присутствие.

Он начал раскачиваться взад и вперед, словно ребенок-аутист, страстно мечтающий только об одном — спрятаться в собственном мире.

Корт схватила Сэндберга за руки. От неожиданности тот вскрикнул и отшатнулся от нее; чудовище дрожало, точно лист на ветру. Он не боялся, что его ударят. Его приводила в ужас одна только мысль о том, что его ПОЙМУТ.

— Вы не можете быть невидимкой, верно, Эмиль? — прошептала Корт.

Он высвободил руки, заткнул уши и уставился в пол.

— Вы убивали их медленно, — проговорила Корт, — потому что хотели, чтобы они вас заметили.

Он ничего не сказал. Не пошевелился.

— Вы были в отчаянии, — продолжала Андреа, — и на самом деле пытались установить с ними контакт.

И снова он никак не отреагировал на ее слова. Но вдруг обмяк, словно его оставили силы.

Маленький человечек, не заслуживающий времени и усилий, затраченных на его дело. Набор иллюзий. Стоило их разрушить, и не осталось ничего. Сэндберг снова стал пустым местом, ничтожеством. Прежде чем уйти от него навсегда, она, казалось, увидела, как все наносное исчезает, а его кожа, кости, мышцы становятся прозрачными, лишившись своей силы.

Тюрьма его уничтожит. Он исчезнет среди настоящих чудовищ, которые либо прикончат его, либо просто не заметят. В любом случае его ничего не ждет. Больше никто и никогда не обратит на него внимание.

— Уходите, — внезапно сказал он.

— Я хочу поговорить с вами еще кое о чем. О событиях на Бокаи, — ответила она.

— Меня там не было, — пробормотал он.

— Все началось из ничего, Эмиль. Не было никаких конфликтов, не было вражды. Одна лишь дикая ненависть, которая неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, охватила два поселения, живших в мире. Я думала, мне не суждено понять, что там произошло. Пока не узнала, что вы сделали с катарканцами.

Он поднял взгляд, хотя в глазах стояло непонимание. Но здесь и сейчас он был единственным другим чудовищем, и только ему она могла адресовать свои откровения.

— Мы ходим среди них, — продолжала она, — разговариваем с ними, передвигаем их с места на место, переживаем и даже совершаем убийства, потому что они нас не замечают. А что дает нам право думать, будто мы лучше, чем они? Почему мы так уверены, что видим, слышим и понимаем все правильно? Откуда нам знать, что не существует иных отрядов первого контакта, присутствие которых не чувствуем уже мы сами? Откуда нам знать, что они сейчас не окружают нас? Может быть, они, как и мы, приходят в отчаяние от того, что природа не снабдила наши виды аппаратом, необходимым для того, чтобы узнать об их существовании?