Невидимые бои - [35]

Уотсон понимал, что коса его разведывательного опыта находит на камень советской бдительности. Он уже начинал немного беспокоиться — редко у него проходил год в чужой стране без серьезного успеха, кое-где, в других странах, люди, желающие продать свою страну, летели на американского разведчика, как мухи на мед. А здесь — кругом стена. Теперь он понял, почему его начальство по ЦРУ так ценило Купца. Ведь в ЦРУ лучше Уотсона знали, что привлечь, завербовать нового агента ему почти наверняка не удастся. И Купец стал для Уотсона той козырной картой, тем тузом, которого он уже собирался, словно карточный шулер, вытащить из своего рукава.

Но именно потому, что это был главный — и последний — козырь, Уотсон не пускал его в ход, довольствуясь мелочишкой, которая попадалась на его пути. Ему удавалось иногда сближаться с неопытными молодыми людьми, по роду своей работы получавшими приглашения на приемы, устраивавшимися различными советскими учреждениями и организациями, иностранными посольствами, инкоррами. Найдя такого на приемах, Уотсон затем пытался организовать встречи с ним уже наедине, в гостиницах, ресторанах, кафе. Теперь, наученный опытом первого года, Уотсон выдавал себя уже за «испытанного» друга Советского Союза. Веря ему, эти молодые люди принимали приглашения, встречались с ним. И тут, на второй, третьей встрече, Уотсон выпускал когти. Более умные начинали понимать замыслы Уотсона и прекращали встречи. Менее разумные, слыша его заверения, продолжали поддерживать знакомство. Часто, сами того не подозревая, они выбалтывали различные сведения, представлявшие интерес для вашингтонских боссов Уотсона.

Но такой добычи попадалось не много.

Потом у Стива появилось несколько «друзей» из молодых литераторов и художников, считавших себя «обиженными». Дилетанты с большим самомнением, они надеялись с его помощью привлечь к себе внимание за границей, а затем уже добиваться «признания» у себя на родине. С такими Уотсон быстро находил общий язык. Льстя их раздутому самолюбию, разжигая их тщеславие, играя на их зависти — зависти неудачников, он не стеснялся. Запутав их сперва осторожными, а затем грубо антисоветскими разговорами, он сообщал им, что разговоры эти записаны магнитофоном через его потайной микрофон, давал прослушать запись. Этими и другими средствами Уотсону удалось в начале второго года прибрать кое-кого к рукам. Таких людей он использовал для собирания московских сплетен и слухов, для распространения обывательских настроений среди части «околотворческой» интеллигенции.

Презирая этих слизняков, зная, что рано или поздно они все равно провалятся, Уотсон не жалел их, не принимал даже никаких мер, чтобы прикрыть их от пристального и — он это знал — неизбежного внимания советских органов безопасности. Наоборот, открыто встречаясь с ними, специально коллекционируя связи, он раскрывал их, чтобы убедить чекистов в том, что это — его единственные «прегрешения» и он не делает ничего более серьезного, более вредного. Иногда, желая избавиться от использованного до конца подручного, он даже с нетерпением ждал, когда тот окажется на виду у чекистов и перестанет появляться.

Но внимание чекистов к Уотсону не только не ослабевало, а, наоборот, усиливалось, становилось все пристальнее.

Создав для себя надежное, по его мнению, «прикрытие», Уотсон, пользуясь шпионским жаргоном, «вышел на контакт» с Купцом. Собственно, надо было бы, по его расчетам, подержать его в резерве еще два-три месяца. Но уже на нескольких приемах Уотсон видел, как грубо, примитивно работает с его «резервом» некий западногерманский журналист. Уотсон специально следил за ним и однажды подошел в тот момент, когда, поздоровавшись с немцем, Купец сделал вид, что ищет в карманах папиросы. Немец вытащил из кармана пачку ароматных американских сигарет, откинул торцевую крышку, протянул к длинным жадным пальцам Купца. Одна из сигарет была выдвинута вперед, примерно на полсантиметра. Дрожащими пальцами Купец вытащил эту сигарету и — открыто, на виду у всех — спрятал ее в боковой карман пиджака.

— Идиот! — выругался про себя Уотсон. — Он его провалит…

Решительным шагом подойдя к двум собеседникам, Уотсон, притворившись подвыпившим, забалагурил:

— А, герр фон Уве! Здравствуйте, здравствуйте… Как поживает ваша такса?

Немец буркнул что-то, расплываясь, однако, в любезной улыбке. Глазами он приказал Купцу — «уходи».

Но Уотсон уже подхватил Купца под руку.

— Что же вы не познакомите меня с вашим другом? Я уже несколько раз вижу его на приемах, но до сих пор не знаком.

И, не дожидаясь, пока его представит стиснувший зубы фон Уве, он протянул Купцу руку.

— Уотсон. Корреспондент «Сан геральд». Слыхали о такой? — говорил он громко.

— Как же, как же, — угодливо затараторил Купец. — Я ведь тоже причастен к журналистике. Так сказать, коллега.

— Ну, вот и хорошо. Пойдем, выпьем за встречу, герр фон Уве.

Хмурясь, фон Уве тем не менее отошел в глубь зала, к столу, на котором громоздились бутылки всех мастей и калибров. Теперь Купец окончательно перешел с довольно бойкого немецкого на спотыкающийся английский. Уотсон его явно заинтересовал. Фон Уве подхватила под руку пьяненькая Портер. В нескольких залах ревел, вскрикивал, хохотал, гудел голосами прием. Никто не обращал на двух собеседников никакого внимания.