Невидимые бои - [26]

На радиограмму противник ответил кратко: «Ждите указаний».

Капитан Эрлих проснулся поздно. Очень болела голова, ломило все тело, тошнота поднималась к горлу. С трудом встал он с постели, шатаясь подошел к столу, налил большую рюмку коньяку, залпом выпил, но ожидаемого облегчения не почувствовал. Еще сильнее заломило виски, голова трещала, разламывалась.

«Противно, — думал Эрлих. — Зачем я вчера столько пил? И всё — коньяк, коньяк. И Эльза некстати навязалась… Впрочем, не совсем, конечно, некстати, но… Нет, нельзя так много пить! С другой стороны, как не напиться, когда столько неприятностей. Сначала какой-то мерзавец из-под носа украл посылку. Ехал же Мюллер в Мюнхен, надо было с ним послать, была бы в сохранности. Обидно. Жена, наверное, рвет и мечет. (Письмо с подробным списком драгоценностей, которые были приготовлены для посылки, она уже получила.) Хватило бы на несколько лет беззаботной жизни, а теперь начинай сначала. Идиот, трижды идиот!»

И Эрлих стал думать о том, кто мог осмелиться украсть у него посылку. Как он ни прикидывал, выходило одно — сделал это Ганс, любимчик начальства СС. Связываться же с Гансом опасно, на посылке можно ставить крест.

Мысли о Гансе, в свою очередь, вызвали еще более неприятные мысли о штурмбаннфюрере СС Грейфе.

«Не дают ему покоя мои удачи. Еще бы! У каждого разгорелись бы глаза на таких способных и преданных помощников, как эти русские Шамрай и Александров. Грейфе черной завистью завидует тому, что моя резидентура в Ленинграде не провалилась и успешно работает. Самое высокое начальство хвалило меня, обещало выхлопотать внеочередное звание и орден. А Грейфе начал вставлять палки в колеса как раз тогда, когда группа в Ленинграде оказалась в тяжелом положении, когда нужно послать курьеров. Понятно, ему выгодно, чтобы мои агенты провалились. Он тогда все свалит на меня. Проклятый карьерист!

Грейфе добивается провала группы, — продолжал рассуждать Эрлих, — это ясно, как дважды два. Но ведь я же не могу сказать об этом вслух. Да еще вчера мне донес Александров, что Шамрай стал постоянно вертеться около Грейфе, что-то беспрестанно шепчет ему. Грейфе даже несколько раз вызывал Шамрая к себе и вел с ним разговор один на один.

Этот Шамрай — тоже хорошая штучка. Сначала мне пел про Александрова, но видит, что я не поддаюсь, стал теперь Грейфе жужжать в уши.

Мой бог, до чего трудно работать! И когда только кончится эта проклятая война!»

Зазвонил телефон.

— Капитан Эрлих слушает.

— Скажите, вы полностью доверяете своему русскому?

Эрлих понял, что речь идет об Александрове.

— Да, господин штурмбаннфюрер.

— Зайдите ко мне.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер.

Эрлих быстро оделся и направился к Грейфе.

В кабинете Грейфе был один.

— Садитесь, капитан. Я хочу, чтобы вы поняли до конца мою позицию в том вопросе, по которому мы с вами не можем найти общего языка. Вы настаиваете на посылке в качестве курьера именно Александрова.

— Да, господин штурмбаннфюрер.

— Предположим, что мои подозрения имеют основания. Александров переходит линию фронта, является в советскую контрразведку и выдает нашу группу агентов.

Повелительным жестом Грейфе остановил возражения, готовые сорваться с языка Эрлиха.

— Предположим, что правы вы: Александров на самом деле преданный нам человек. Оставив его здесь, мы ничем не рискуем и сохраняем хорошего работника. Как видите, наиболее логичным решением было бы решение не посылать Александрова.

— Но кого же тогда послать? Ведь послать необходимо, и притом немедленно.

— Что вы скажете о кандидатуре Шубина? — глядя на Эрлиха, спросил Грейфе.

Эрлих мгновенно вспомнил, что совсем недавно очень хорошо отзывался о Шубине Александров. Но сказать о рекомендации Александрова — значит погубить дело на корню. Тогда Грейфе ни за что не согласится послать Шубина. Эрлих решил только спросить:

— А вы уверены в нем?

Грейфе тонко усмехнулся:

— Настолько, насколько вообще можно доверять этим русским. Но я его проверил достаточно.

— Тогда я не возражаю, — сказал Эрлих.

— Ну вот и отлично. Шубин достаточно хорошо подготовлен в общих вопросах. Чтобы овладеть конкретным заданием, ему понадобится несколько часов. Легенда у него есть.

«Кто-то ему наплел про Александрова. Вероятнее всего, Шамрай. Нужно как следует присмотреть за ним, — подумал Эрлих, выходя из кабинета. — Что ж, Александров и проследит».

Вечером этого же дня наспех подготовленный Шубин был переправлен через линию фронта. А через три часа в Ленинград была передана радиограмма: «Высылаем связь. Подтвердите встречу и получение пакета».

На приморском участке фронта ночь прошла спокойно. Не было ни одного происшествия. Командир батальона старший лейтенант Перепелица сидел на нарах в своей землянке, устало откинувшись к стене. Он только что отправил в штаб полка утреннее донесение и мог позволить себе небольшой отдых.

Зажужжал зуммер. Докладывал командир роты Скороходов:

— Старший сержант Петренко, находясь в боевом охранении на переднем крае обороны в районе Ораниенбаума, заметил неизвестного командира. Полз вдоль минного поля. Одет в форму капитана. Его задержали. Неизвестный просит немедленно доставить его командованию, утверждает, что имеет сообщение государственной важности.