Невидимки - [43]

Она опять подносит поильник к его губам. И тут почему-то та же досадная неприятность повторяется снова. Я ахаю про себя, думая с беспокойством: ну вот, теперь он точно рассердится. Струйка жидкости течет у него по подбородку, по шее, подбираясь к вороту сорочки. Его взгляд устремлен на Лулу, но она отчего-то не спешит вытереть ему рот. Очень странно. И тут — я даже не вполне верю своим глазам — она склоняется к нему, и — хотя на все сто я в этом не уверен — такое впечатление, что она слизывает капли жидкости у него с шеи и с подбородка. Все происходит так быстро, что я решаю — мне, наверное, это привиделось, потому что такого не может быть.

В следующую секунду Лулу уже сидит в своем кресле, и все кажется совершенно обычным. Потом я понимаю почему: дверь гостиной приоткрывается, и та самая пожилая дама просовывает голову в щель и смеется; должно быть, что-то забыла. Лулу и мужчина в коляске тоже заливаются смехом. Какие они весельчаки, эта троица! Уму непостижимо. Мать снова уходит. На этот раз Лулу поднимается и тоже скрывается за дверью, оставив своего подопечного в одиночестве. Я буравлю его взглядом. Кто этот малый? И что за извращенный спектакль они разыгрывают? Может, он обладает над ней какой-то властью и потому может принуждать ее к подобным вещам? Унижать ее.

Лулу возвращается в комнату и с улыбкой закрывает дверь. Что-то говорит. Переставляет поднос с поильником и салфеткой на столик у двери и подвозит мужчину в коляске поближе к огню. Наклонившись поставить коляску на тормоз, она почти тем же движением перебрасывает ногу и усаживается к мужчине на колени лицом к лицу. Он откидывает голову так далеко, как только может. Я как завороженный смотрю на проступающие сквозь ее футболку позвонки, на красные туфли на шпильках — те самые, в которых она была, когда мы с ней встречались в кафе. На подошвах виднеются потертости, поблескивают шляпки гвоздиков на перебитых набойках. Должно быть, Лулу очень любит эти туфли. Она ерзает у мужчины на коленях, придвигаясь поближе, — он не может ей сопротивляться, — а потом она наклоняется и целует его.

Насколько я могу сказать — по своему опыту в подобных вещах, — он отвечает на ее поцелуй. Голова-то у него в полном порядке.

Я спохватываюсь и обнаруживаю, что тяжело дышу, а пригоршню листьев, которую держал в руке, успел превратить в скользкую, терпко пахнущую массу. Мне тошно. Жарко. Стыдно. Я не за этим сюда шел. Не этого ожидал.

А чего ты ожидал, Рэй?

Когда двое сидят в одном инвалидном кресле, третий должен уйти. Так я и поступаю.

Я не дожидаюсь, когда она выйдет из дома в Ричмонде. Раздраженно взвизгнув шинами, мой автомобиль срывается с места. Визг призван сказать, что плевать я на них хотел. Зачем я вообще приехал? Мне это не интересно. Я просто пытаюсь убедить себя в том, что Джен осталась в прошлом; я даже пытаюсь волочиться за женщиной, которая немного на нее похожа. Подумать только! Ну и дурак. О чем я вообще думал? Дурак.

Дома я долго сижу в темной гостиной — в руке водка с тоником, раскачиваюсь на стуле, цепляясь за край разверзающейся подо мной бездны, и смотрю сквозь листву ясеня на железнодорожные пути, что тянутся с той стороны шоссе. Крохотные, похожие на игрушечные, поезда медленно ползут по мосту, завораживая меня: шипят и лязгают тормоза, стучат колеса, окна вагонов напоминают мелькающие кадрики фотопленки, снимки человеческих существ, спешащих к своим любимым. Они знать не знают о том, что я тут сижу один во мраке под стук колес проносящихся поездов.

Быть может, некоторые из них возвращаются в пустые дома, где их никто не ждет. Быть может, некоторые из тех, кто решает кроссворды или невидящими глазами смотрит в темноту за окнами, в глубине души тоже на грани отчаяния; за скучающими лицами скрываются невосстановимые руины. В конце концов, что может быть банальнее распавшегося брака? Что может быть обыденнее?

Неужели десять лет — это самое большее, на что вообще можно рассчитывать?

С днем рождения, Рэй.

20

Джей-Джей

Ну вот, меня вызывают к директору. Мистер Стюарт не сказал зачем, но у меня есть некоторые соображения. Все учителя в последнее время талдычат об экзаменах, и я подозревал, что скоро меня заметут.

Мистер Макдона — наш директор — неплохой мужик. Он поднимает на меня глаза и улыбается, когда я переступаю порог его кабинета.

— Ну, Джеймс, входи. Присаживайся.

Всегда немного странно, когда меня называют Джеймсом. Кажется, что обращаются к кому-то другому.

— Я заметил, что в этом году у тебя проблемы с посещаемостью.

Вот оно что.

— Джеймс, у тебя какие-то сложности дома?

— Нет.

— Просто ты всегда так добросовестно относился к учебе…

Для цыгана. Он этого не произносит, но я-то знаю, что он так думает.

— …Вот я и предположил — вдруг у тебя изменились обстоятельства?

Я пожимаю плечами. Не хочу, чтобы у мамы были неприятности. Они, наверное, у нее и так уже есть.

— Нет. Просто… иногда, когда мама на работе… меня некому подвезти. А до автобусной остановки жуть как далеко.

Так, а вот это я зря сказал. Получилось, как будто я обвиняю маму, а она же тут ни при чем.

— Ясно. И где ты сейчас живешь?