Невидимка из Салема - [13]

– Что это за звуки? – спросил Грим.

– Кран в кухне не закрывается.

Он скинул ботинки и осмотрелся.

– А где твоя комната?

– Самая первая слева от входной двери.

В моей комнате стояла кровать и одинокая книжная полка с дисками, фильмами и единственной книгой, полученной в подарок от родственников. Напротив кровати пустовал письменный стол, за которым я никогда не сидел. Одежда и обувь валялись на полу, а на стенах красовались афиши с группами «Reservoir Dogs» и «White Men Can’t Jump».

– Мило, – сказал Грим, не заходя внутрь.

Все три дома в Триаде были совершенно одинаковыми. Их квартира была, скорее всего, такой же, как наша, или, может быть, ее зеркальным отражением. Я открыл еще одну бутылку пива и уселся в кресло в гостиной. Оставшиеся две я выставил на прикроватный столик для моих гостей. Грим пошел в туалет, а Юлия нашла стереосистему на полке за моей спиной, покопалась в дисках моих родителей, но не нашла ничего стоящего и включила радио.

– Можешь взять мои диски, – предложил я, когда она опустилась на диван рядом со мной. – Если найдешь что-то по вкусу.

– Я не хочу заходить в твою комнату. Вторгаться в личное пространство, – добавила она.

– Всё в порядке, я разрешаю.

– Всё равно.

Грим вернулся из ванной и развалился в кресле рядом со мной. Мы напились до того, что начали передразнивать радиоведущего, подражая его монотонному, сонному голосу. Потом мы смотрели канал MTV по телевизору. Пиво кончилось, и в ход пошел алкоголь с лимонадом из домашних запасов. Потом Юлия заснула на диване, а я украдкой смотрел на нее так часто, как только мог, следя при этом, чтобы Грим ничего не заподозрил. Ее губы были слегка приоткрыты, а веки подрагивали. Она пошевелилась и начала неловко поправлять волосы, даже не проснувшись.

– Ты обычно берешь ее тусоваться? – допытывался я.

– Лучше со мной, чем с кем-то еще.

Я пьяно рассмеялся.

– Ну ты прямо как папочка.

– Может, и так.

– А ей это нравится?

– Почем мне знать, – огрызнулся он и отмахнулся от меня. – Тебе деньги не нужны, кстати?

– А что?

– Я знаю, где они.

– Откуда ты знаешь?

Он щелкнул себя по носу.

– У меня хороший нюх.

– Деньги не пахнут, – удивился я.

– У всего есть свой запах, – ответил Грим и поднялся с дивана, прошел на кухню и остановился перед шкафом, висящим над раковиной и плитой.

На шкафчике стояли дорогие бокалы, несколько ваз, старая жестяная лейка и увесистая ступка моего дедушки. Грим рассматривал предметы и одновременно втягивал воздух.

– Эта, – показал он на одну из ваз.

– Которая?

– Вон та, с цветами, слева.

– Она пустая. – Я вопросительно посмотрел на него. – Я видел, как мама вчера ее мыла.

– Поспорим?

– На сколько?

– На половину того, что там есть.

– А что получу я, если ты ошибаешься?

Он поколебался.

– Мое ружье.

– Мне не нужно твое ружье.

– Тогда я продам его и отдам тебе деньгами.

Его самоуверенность меня забавляла, но я, пошатываясь, забрался на стул и ощупью нашел вазу. Под пальцами захрустели купюры. Я показал их Гриму, который не выглядел особо удивленным.

– Сколько там?

Я слез со стула и пересчитал деньги.

– Тысяча шестьсот.

Он протянул руку.

– Половина – мне.

Я понял, что он действительно ждет их, мы ведь побились об заклад. Эти деньги мои родители наверняка откладывали на что-нибудь. Не так много накопили, но это были наши деньги.

– Я не могу отдать их тебе.

Его взгляд помрачнел.

– Мы же поспорили.

– Но это деньги моих родителей. Я не могу.

– Но мы поспорили. Нельзя нарушать правила.

Я долго смотрел на него, представляя расстроенное лицо матери. Протянул ему пятьсот крон и еще три купюры по сто.

– Почти хватит на новый плейер, – сказал он, сложил их и засунул в задний карман.

У меня начались галлюцинации, потому что я постоянно на ногах. Изредка мне удается прикорнуть, но чаще я не сплю несколько дней подряд. И это лучшее, на что я способен? Интересно, наркотики или что-то подобное помогут? Сейчас я понимаю, что это решение – правильное, так и следовало поступить. Слабак, просто слабак.

Я больше не позволяю себе приближаться к твоей двери. Пишу тебе и путешествую по разным местам, чего не любил в детстве. Пришло осознание, что нельзя поймать того, кто постоянно движется. Его просто не видно, остается лишь размытая тень на фотографиях. Если б ты оказалась со мной в одном вагоне, то обратила бы на меня внимание? Узнала бы меня? Не думаю. Ты ведь ничего не помнишь, ты все забыла.

Хочу, чтобы ты вспомнила, но это письмо выходит странным, я не так представлял его себе раньше. Мысли скачут, и меня трясет. Возможно, из-за метадона[6]. Я проезжаю сквозь лес, здесь падают листья. На углу возле станции кипит ночная жизнь. Вспомни, мы тоже были такими когда-то. Неужели все прошло?

Мне следовало написать тебе давным-давно.

VI

Полицейский, которому я попал в горло в сумерках в гавани Висбю, умер. Вместе с Максом Ласкером и еще двумя членами опергруппы этой неудачной спецоперации. Я помню наизусть их имена. Я так часто смотрел на их лица на фотографиях, что теперь могу нарисовать их по памяти с закрытыми глазами. В ящиках с предполагаемым оружием лежали газеты «Афтонбладет» и «Экспрессен», желто-красные пластмассовые автомобили, мечи и кольчуги серого и черного оттенков, детские розовые и голубые куклы и россыпь конструктора «Лего». Полиция была ни при чем в данном случае, и все терялись в догадках, кто на самом деле был злоумышленником.