Невидимая сила - [162]

В начале июля, когда Джейк находился за пределами США, сопровождая госсекретаря в очередной зарубежной поездке, я позвонил ему и спросил, не сможет ли он слетать на пару дней в Оман. Он без колебаний согласился и отправился из Парижа в Маскат, где их с Пунитом встретил Салем и где они провели длинный и не особенно удачный день, беседуя с иранской делегацией среднего уровня. Джейк сообщил, что иранцы работали в основном «в режиме приема» и, видимо, были готовы внести своего рода аванс за любые будущие переговоры. Особенно их волновал щекотливый вопрос об их «праве» на обогащение ядерного сырья – в Договоре о нераспространении ядерного оружия этот вопрос был сформулирован не совсем четко, а постоянные нарушения резолюций МАГАТЭ и Совета Безопасности ООН вряд ли способствовали реализации этого «права». Джейк, в котором удивительным образом сочетались учтивость уроженца Миннесоты и изобретательность жителя Восточного побережья, с присущей ему прямотой ясно дал понять: вопрос состоит в том, чтó готовы сделать сами иранцы, чтобы снять серьезные опасения мирового сообщества, а не наоборот.

Поскольку в ноябре в США должны были состояться выборы, в течение нескольких следующих месяцев обе стороны просто собирались с силами. Через Салема мы ясно дали понять, что готовы к дальнейшим встречам, но никуда не торопимся. Санкции давили на иранскую экономику все больнее, и мы хотели, чтобы иранское правительство почувствовало боль.

После второй инаугурации президента Обамы Джон Керри сменил Хиллари Клинтон на посту госсекретаря. В тот день, когда было объявлено о его назначении на новую должность, Керри попросил меня остаться на посту первого заместителя госсекретаря. Я планировал оставить работу, но с радостью принял предложение.

Было очевидно, что госсекретарь Керри, как и президент, хотел сделать переговоры с Ираном приоритетным направлением внешней политики в течение второго президентского срока Обамы. Ощущая новые возможности, Салем сигнализировал о возобновлении интереса иранцев к новой встрече, на этот раз на более высоком уровне, – их делегацию должен был возглавлять заместитель министра иностранных дел. В итоге мы договорились встретиться в Омане 1 марта 2013 г. Предполагалось, что возглавлю американскую команду я, а Джейк будет моим альтер эго. К этому моменту он уже стал моим ближайшим партнером в администрации Обамы. Он был лучшим среди представителей своего поколения специалистом в области теории и практики внешней политики, творчески мыслящим стратегом и искушенным тактиком. К нам должны были присоединиться Пунит Талвар и Боб Эйнхорн; Джим Тимби, чьи энциклопедические знания в области ядерной проблематики и накопленный за более чем четыре десятилетия опыт ведения переговоров делал его настоящим национальным достоянием; Ричард Нефью, специалист по санкциям; и Норм Роул, главный советник по Ирану в нашем разведывательном сообществе.

В феврале президент провел несколько совещаний, чтобы проанализировать наши подходы. За три десятилетия моей работы в правительстве никакая другая проблема, за исключением уничтожения бен Ладена в 2011 г., не требовала от нас такого напряжения сил, как эта. Зал оперативных совещаний Белого дома, обычно под завязку заполненный правительственными чиновниками и «заднескамеечниками», был непривычно малолюден. О секретных переговорах с Ираном знали всего несколько человек в Белом доме и Госдепартаменте – мы приняли самые строгие меры, чтобы не допустить утечки информации. Совещания, посвященные переговорам, не значились в наших официальных расписаниях или проходили под другими безобидными названиями. Документы, связанные с переговорами, хранились исключительно в сверхнадежных коммуникационных системах Белого дома.

К тому времени президент был прекрасно осведомлен об иранской ядерной проблеме и выработал собственный политический подход к ней. Он не обольщался. Он знал: шансы на то, что иранцы захотят и смогут признать серьезные ограничения на реализацию их ядерной программы, невелики. Президент также понимал, как опасно заигрывать с Тегераном, как мы часто делали в прошлом. Тем не менее он был полон решимости протестировать предложение иранцев, полагая, что усилия, приложенные им и госсекретарем Клинтон в течение его первого президентского срока и нацеленные на принятие санкций против Ирана и обеспечение международной поддержки, не должны пропасть втуне.

– Мы как никогда заинтересованы в переговорах, – сказал Обама на одном из заседаний в Зале оперативных совещаний Белого дома. – Мы неплохо подготовились. А теперь посмотрим, что нам удастся сделать.

Президент Обама четко обрисовал рамки наших действий. Во-первых, прямой канал связи не должен был подменять собой переговоры в более широком составе в формате «Группы 5 + 1», но лишь служить полезным дополнением. Соглашения по ядерной проблеме могли были быть заключены только через «Группу 5 + 1», так как именно она в основном обеспечивала международное давление, которое уже начало оказывать воздействие на Тегеран.

Во-вторых, двусторонний канал должен был быть секретным. Иранцы, сталкивавшиеся со множеством проблем внутри страны и испытывающие недоверие к мотивам США, предупредили, что любое преждевременное разглашение информации о канале сделает продолжение переговоров невозможным. Помимо всего прочего, секретность не позволила бы противникам переговоров в обеих столицах придушить инициативу в зародыше и предотвратить удар в спину от наших ближайших партнеров в регионе, особенно израильтян, саудовцев и египтян. Мы знали, что сохранить переговоры в тайне будет нелегко. В век всепроникающих информационных технологий и бесконечных журналистских расследований нам вряд ли удалось бы долго избегать огласки. Оман был относительно укромным, удаленным от проторенных путей местом, но и он был стеклянным аквариумом, причем за рыбками неустанно следили представители множества разведывательных служб.