Невидимая невеста - [38]

Когда прозвенел звонок, присутствующие поднялись; после шума от вставания наступила тишина; диакон стал нараспев читать Евангелие от Матфея.

Потом протоиерей повернулся к новобрачным. Он говорил довольно тихим голосом, голосом старца, увенчанного сединами. Он говорил об очень простых вещах, которые, должно быть, трогали сердце Миры; он отдавал должное ее дочерним добродетелям, хвалил семью Родерих, ее доброту и милосердие по отношению к бедным. Соединяя француза и венгерку, он благословил этот союз и призвал, чтобы небесная благодать снизошла на новобрачных.

Закончив речь, старый священник повернулся к алтарю, по обе стороны которого вновь встали диакон и иподиакон, и прочитал молитвы дароприношения.

Я так подробно описываю одну за другой детали свадебной мессы потому, что они глубоко врезались мне в душу, и воспоминания о них никогда не сотрутся из моей памяти.

Тогда под звуки органа прозвучал восхитительный голос в сопровождении струнного квартета. Тенор Готтлиб, очень известный среди мадьярской публики, пел гимн приношения даров.

Марк и Мира поднялись со своих мест и встали перед ступеньками алтаря. После того как иподиакон принял их щедрые дары, они прикоснулись губами, как в поцелуе, к дискосу, который им протянул священник. Потом, идя рядом, они вернулись на свои места. Никогда, о, нет, никогда еще Мира не казалась такой прекрасной, такой озаренной счастьем!

Затем настала очередь сборщиц пожертвований для больных и бедных. Идя вслед за служками, они скользили между рядами на клиросе и в нефе; слышался шум от передвигаемых стульев, шуршанье платьев, шарканье ног, в то время как монетки падали в кошельки молодых девушек.

Sanctus[85] был исполнен хоровой капеллой, в которой громко звучали высокие сопрано детских голосов. Приближалась минута освящения, и, когда прозвенел звонок, мужчины встали, а женщины склонились над скамеечками для молитвы.

Марк и Мира опустились на колени в ожидании чуда, которое вот уже восемнадцать веков свершается мановением руки священника, — высшей тайны пресуществления.

Кто же в этот торжественный момент мог не испытать глубокого волнения при виде истовых поз верующих, когда в мистической тишине все головы склоняются и все мысли обращены к Небу!

Старый священник нагнулся над чашей, над облаткой, которую надлежало освятить. Два его помощника, стоя на коленях на верхней ступеньке алтаря, держали низ ризы святого отца, чтобы ничто не стесняло его во время литургической церемонии. Мальчик из хора с колокольчиком в руке был наготове.

Дважды — с коротким интервалом — прозвенел звонок. Его отзвук еще слышался посреди благоговейного молчания, когда священник медленно произносил заветные слова…

В этот момент раздался душераздирающий крик, крик ужаса.

Колокольчик выпал из руки мальчика и покатился по ступенькам алтаря.

Диакон и иподиакон отстранились друг от друга.

Едва не опрокинутый протоиерей с искаженными чертами лица, испуганным взглядом судорожно схватился за алтарный покров; губы у него еще дрожали от крика; колени подгибались, он готов был упасть…

И вот что я увидел, вот что увидели тысячи людей…

Освященная облатка была вырвана из пальцев старого священника… этот символ воплощенного Слова был схвачен святотатственной рукой! Затем облатка была разломана, и ее кусочки полетели через клирос…

Ужас охватил всех присутствовавших при виде такого кощунства.

И в этот момент я, как и тысячи людей, услышал слова, произнесенные страшным голосом, хорошо нам знакомым, голосом Вильгельма Шторица, который стоял на ступеньках, но был невидим, как и в гостиной особняка Родерихов:

— Горе супругам… Горе!..

Мира вскрикнула и упала без чувств на руки Марка. Казалось, сердце ее разбилось!

XIII

Все, что произошло в соборе Рагза и в особняке Родерихов, было совершено с одной и той же целью и должно было иметь одну и ту же причину. Виновником случившегося мог быть только Вильгельм Шториц. Нельзя было допустить и мысли, что похищение облатки и похищение свадебного венца были просто фокусом! Мне приходило в голову, что отец этого немца передал ему какой-то научный секрет, какое-то тайное открытие, дававшее возможность становиться невидимым… подобно тому как некоторые световые лучи способны проходить через светонепроницаемые тела так, словно тела эти прозрачные… Но не слишком ли далеко я заходил в своих предположениях?.. Поэтому я остерегался высказывать их кому бы то ни было.

Мы привезли домой Миру, не приходившую в сознание. Ее перенесли в комнату и уложили на кровать. Но, несмотря на оказанную помощь, сознание к ней не возвращалось. Мира оставалась неподвижной, бесчувственной. Доктор сознавал свое бессилие перед этой неподвижностью, этой бесчувственностью. Но, в конце концов, она дышала, она жила. Как же она смогла выдержать столько испытаний, как же последнее из них ее не убило?!

Несколько коллег доктора Родериха срочно прибыли в особняк. Они окружили кровать Миры, лежавшей без движения, с опущенными веками и бледным как воск лицом. Ее грудь приподнималась, следуя за неровным биением сердца. Дыхание было таким слабым, что казалось, оно в любой момент может остановиться!..