Невеста в облаках, или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов - [47]

Как я потом узнала, он действительно опросил всех – побывал не один раз в Пулково, говорил с охранниками, работниками столовой, врачами, начальниками, уборщицами. Это был специальный отдел Управления по борьбе с наркотиками, у него было время и желание докопаться до истины – он искал крупный канал транспортировки – ну если не крупный, то хоть постоянный. И конечно, он очень быстро вычислил Валеру. То есть он предположил, что больше сделать это просто некому – кто-то из экипажа, и понятно кто – любимый мужчина. Против этой версии, как мне потом сказали, говорило только одно – что не будет мужик так подставлять свою девушку. Из наших никто в это не поверил. А если и поверил, то держал при себе.

За Валерой следили почти в открытую, его проверяли по всем каналам, хотя официально обвинение ему предъявлено не было – нечего было предъявлять. Но начальство наше, заметив, разумеется, этот пристальный интерес к экипажу, распсиховалось, разбушевалось, много раз вызывало всех на ковер, гоняло по разным этажам – и на всех этажах был крик: «Доигрались! Позор! Пятно на всех! Проглядели! Распустили!» Заканчивалось это всегда примерно одинаково: «Чтобы никто не смел! Чтобы никаких! Ни единого подозрения не должно быть, ни в чем, ни на кого! Никаких контактов!» Никаких контактов со мной, то есть. Чуть ли не под угрозой увольнения. Начальство все поняло по-своему – если кто-то из экипажа начнет проявлять ко мне повышенный интерес, его заподозрят в пособничестве и колесо завертится заново. Больше всего давили на Скворцова и на Олю – они были старше, опытнее и поначалу собирались проявить солидарность – попытаться помочь хоть чем-то. Я думаю, что Оля вспомнила бы про меня и задумалась, не надо ли мне собрать передачу. Я думаю, что Андрей Сергеич подумал бы о том, не нужен ли мне адвокат. Я не знаю, не может быть полной уверенности – но я надеюсь. Однако когда они вернулись после трех суток полета (погода в Берлине таки испортилась, пришлось садиться на другой аэродром, потом их гоняли из порта в порт, потом обратно в Питер) – когда они вернулись, их сразу же, не отпустив домой, позвали к начальству, заставили писать сорок объяснительных, а на следующий день, дабы упредить какую-то активность, объяснили, что с ними будет, если они попытаются «бросить тень» – Олю пообещали перевести на такой график, при котором не заработаешь ни копейки, на жизнь с ребенком не хватит, а Скворцову намекнули, что скоро медкомиссия, что он уже в возрасте и что всегда есть возможность списать пилота – а летную работу он себе в этом случае уже вряд ли найдет.

И они сдались. Во всяком случае, на свидание за все это время никто из них не пришел ко мне ни разу. И на суде их не было. На суде вообще никого не было.

А вот передачи мне носили, регулярно. Носила, как оказалось, соседка Алена Яковлевна – соседка подозрений не вызывала. Передачи ей для меня собирал адвокат, и сама она за это, как я понимаю, получала какие-то деньги – как раз на водку. А следователь у соседок тоже побывал – и они ему, конечно, рассказали про Валеру, что ж не сказать.

Весь экипаж допрашивали в Управлении – подробно насчет этого рейса и насчет меня. И все, кто раньше, кто позже, говорили про наши с Валерой отношения – это было записано в протоколе. И очные ставки он устраивал со всеми, не с одним Валерой. Все отвечали односложно и старались не смотреть мне в глаза. Не знаю, кому он высказывал свои предположения, кому нет, но слухи, как мне потом сказали, ходили, что следователь подозревает, будто бы меня подставил кто-то из своих. Однако всем было ясно – меня уже не спасти, а начнешь топить своего, утонуть могут все. Не милиция, так начальство этого не простит. Это все я поняла уже потом, по обрывкам разговоров – но и тогда, конечно, догадывалась, что к чему. Времени в тюрьме много, остается только думать. Каждый сидит и думает о своем деле – кто его подставил, а кто может подставить. Разница была только в том, что мне приходилось думать за двоих: кто может подставить меня, а кто – Валеру.

Но свидетеля, какого-нибудь случайного свидетеля, появления которого я так боялась, свидетеля, который бы видел, как Валера передавал мне этот пакет, не нашлось.

А очная ставка с Валерой следователю ничего не дала.

Когда меня уводили на первую очную ставку, меня трясло – я думала, что сейчас увижу его. Но привели Олю. Потом Галю. Потом Скворцова. Постепенно я успокоилась, и стала ходить на очные ставки уже почти весело – пока не поняла, что не осталось больше никого и я вот-вот встречусь с Валерой. Валеру оставили напоследок. Видимо, следователь думал, что не только на меня эти очные ставки действуют – но и что ему, конечно, все, побывавшие в этом кабинете, рассказывают, что они там видели, и что это подействует и на него тоже. Следователь просчитался. Ничего неожиданного не произошло.

Меня ввели в кабинет, когда Валера уже был там. Он поздоровался. Я поздоровалась. Леонид Борисович заинтересованно наблюдал. Я старалась не смотреть Валере в глаза, не смущать – но на самом деле я тоже наблюдала. Волновался он страшно – я знала все оттенки его интонаций. Внешне же был почти спокоен и пытался держаться уверенно. Но только пытался.