Невеста Субботы - [107]

Я уже видела ее однажды. Она лежала на дне могилы, белая, как засохшая моль, с болезненной гримасой на лице. Теперь я отражаюсь в другом зеркале, в черном зеркале патоки, и все мне видится иначе.

Барабанный бой смолкает. Плавно качнув бедрами, женщина замирает и смотрит на меня в упор. Едва не отшатываюсь от котла, но какая-то неведомая сила удерживает меня на месте. Губы женщины раздвигаются в улыбке. Кивнув мне, как старой знакомой, она вытягивает руки ладонями вверх. «Угадай, что тут?» — смеются карие глаза. Обе руки сжаты в кулак, но сквозь стиснутые пальцы сочится кровь и тяжелыми каплями падает в песок. Я сразу вспоминаю открытки в спальне Мари, но они были насквозь пропитаны фальшью, а здесь все взаправду. Никакой напускной благости. Только гнев на тех, кто подверг нас страданиям. Только гнев и жажда мести.

Я уже угадала.

Угадала, когда впервые прочла о святой Бригитте и ее чудесах, и окончательно поняла, дав ту клятву в конюшне. Так почему же я позволила ужасу стереть мне память? Пальцы разгибаются медленно, точно листья росянки, являя пойманную добычу, но я не хочу смотреть дальше. Мне наскучила роль стороннего наблюдателя.

— Я сглупила, когда испугалась Барона! — кричу я, обернувшись к Розе. — Лучше бы я прыгнула тогда в могилу!

— Нет, Флёретт, не лучше, — качает головой няня. — Знаю я тебя. Сначала действуешь впопыхах, а потом локти кусаешь. Пусть все идет своим чередом.

— Но как мне попасть к нему теперь?

— Это право нужно заслужить.

— Как?

— Доделав земные дела.

Она растопыривает три пальца и неспешно загибает сначала один, потом другой, оставляя вытянутым лишь указательный. Держит его в воздухе, словно готовится изречь что-то важное, но молчит, и я догадываюсь сама.

— Третье желание.

— Да, Флёретт. Ты его так и не загадала. — В ее голосе рокочет недовольство. — Решать тебе.

— Дезире?

Роза прикрывает тяжелые веки. Уголки угольно-черных губ ползут вниз.

— Она предала тебя. Отплатила тебе неблагодарностью. Отняла то, чем ты так дорожила — веру в хороших, честных людей. За свой поступок она заслужила смерть.

Роза права. Как хищно сверкали глаза Дезире, когда она упивалась своей правотой и местью, когда доказывала, что Джулиан слаб волей, а я — невеста этого ничтожества. Своей жестокой выходкой она разрушила наш союз. Я никогда не приму Джулиана обратно. Никогда. Прежней близости, пусть и основанной не на любви, а на чувстве долга, между нами уже не будет. Лучше бы мне никогда не знать, каков он на самом деле. Зачем Дезире раскрыла мне глаза? Змеей она скользнула в его сияющие доспехи, нащупывая истомившуюся, падкую на соблазны плоть.

Но этот образ мимолетен, и на смену ему приходят другие — Дезире отталкивает Жерара, прекращая мое унижение, Дезире бежит за экипажем и кричит мне вслед, Дезире в телеге, связанная по рукам и ногам…

— Она моя сестра, и этим все сказано. Я никогда не причиню ей вреда.

— Тогда тот белый мужчина, — с готовностью подсказывает Роза. Только того и ждала. — Ты же знаешь пословицу: негр носит в кармане зерно, чтоб воровать кур, мулат — веревку, чтоб красть лошадей, а белый — деньги, чтоб сманивать девок. Он закинул крючок, а ты попалась. Прельстил тебя добротой и готовностью помочь, а потом оказалось, что не так уж он и бескорыстен. Нечего было ему доверять! А теперь пожелай ему смерти.

Все верно, Джулиан предал меня. Будь он гулякой и мотом вроде Марселя, предательство не отозвалось бы такой болью. Но он заявлял о себе как о человеке достойном, с принципами. А сам смалодушествовал, причем дважды. Разве не он окатил меня холодом за то, что я нарушила приличия в кабаке? Неужели только ему позволено нарушать приличия, лгать, идти на поводу у низменных инстинктов? Он мог бы оттолкнуть Дезире, когда она лезла к нему с объятиями, — но он этого не сделал.

Но что будет с «кукольным домиком»? С виду он такой прочный, а если присмотреться, вместо стен разноцветные карты. Стоит попечителю убрать палец с конька крыши, и карты разлетятся по ветру. Все это так сентиментально, довольно бессмысленно и чуточку пошло. Салонная игра с претензией на благодеяние, аляповатый ночник вместо маяка. Но если общество отказало тем девушкам в обычном доме, то ведь сгодится и кукольный? Где же еще им жить? Нет, не могу я погубить человека, который угощает подопечных шоколадом вместо того, чтобы хлестать их тростью.

— Тоже нет. Он слаб и самонадеян, но может принести еще столько пользы. Пусть живет.

Усмехнувшись, Роза разглаживает белое кружево на корсаже.

— Мне не хватает духу выбрать себе жертву, — честно признаюсь я. — Какая же из меня Маман Бриджит, супруга Смерти? Я трусиха и рохля, няня. Конечно, меня не возьмут туда, к костру. Но я согласилась бы и на вырытую у болота могилу, лишь бы не возвращаться назад! К людям я сама не хочу, — добавляю чуть тише. Что хорошего я видела от людей? Они ставят капканы на черно-белых чудовищ вроде меня.

Ловлю взгляд, каким в детстве она награждала меня за детально прорисованный веве. Но разве я поступила правильно?

— Быть может, оно и к лучшему, что ты такая, Флёретт, — говорит Роза. — Вдруг тебя-то нам и недоставало? Поэтому Барон Самди так ждет тебя. Ждет уже двенадцать лет, каждый день поминая твое имя. Он, старый пропойца, только и умеет что махать мечом да орудовать лопатой. А ты умеешь кое-что сверх того — сострадать. Не самый полезный навык для его супруги, но… чего только на свете не бывает!