Невеста рока. Книга 2 - [124]

— Вы слишком лестно отзываетесь обо мне, — тихо промолвил он с низким поклоном.

Она всмотрелась в его смуглое аскетическое лицо.

— Вы по-прежнему проживаете в Олбани?

— Да, если не считать того времени, когда уезжаю в отпуск за границу. Наверное, вы уже слышали, что моя приемная мать, маркиза, очень больна. Последнее лето я провел в Энгсби вместе с ней.

— Надеюсь, сейчас ей лучше.

— Увы, она по-прежнему очень больна.

— Весьма вам сочувствую. Мне известно, что вы с Сесилом очень привязаны к ней. Но получилось так, что я и мой муж в последние годы редко виделись с Сесилом.

— О да. Ему не сидится на одном месте, как этого хотелось бы нашим родителям.

— Да, его ум и характер иные, чем у старшего брата, — улыбнулась Шарлотта.

— Вы все время льстите мне, — произнес Доминик. Он сидел рядом с ней, положив руку на спинку дивана и внимательно изучая ее своими пронзительными фиалковыми глазами. Она чувствовала это и получала огромное удовольствие от его пристального взгляда.

Они поговорили о своих семьях; она рассказала о дочерях. Он слушал с интересом, но был печален, как в их прежние встречи, инстинктивно чувствуя, что она не обрела в семье ни покоя, ни радости, которые так необходимы женщине. Да, она смеялась, блистательно поддерживала беседу, очаровательно выглядела, но было Очевидно, что страдала все это время. О муже она рассказала лишь совсем немного. Конечно же, Доминик понимал, что истинная причина ее несчастья — Вивиан. Однако Шарлотта преображалась, глаза ее сверкали, когда она рассказывала о дочерях, особенно — о старшей.

— Она похожа на вас? — спросил Доминик.

— Она похожа на свою бабушку, покойную леди Чейс.

— А остальные две?

— Беатрис — точная копия отца. Да и маленькая Виктория — тоже.

На какое-то время воцарилось молчание. Скованность исчезла лишь тогда, когда Шарлотта попыталась переменить тему, снова заговорив о Доминике:

— Как вы оцениваете ваше нынешнее политическое положение, Доминик?

— Неужели юная школярка выросла в думающую и образованную женщину, которой хотелось бы обсуждать материи, обычно предназначенные для мужчин? — улыбаясь, заметил он.

— Я слежу за делами моей страны и признаюсь в этом… — проговорила она, но не смогла признаться, что главным образом ее интересует его участие в них.

Он немного рассказал ей о своей нынешней работе, о своих надеждах и опасениях.

— Вообще-то дела довольно скверны. В этом году уже имели место серьезные бунты.

— Так чем же можно вылечить эти гнойники?

— Пока я не могу ответить, — проговорил он, нахмурившись. — Как и мой лидер, я отношусь глубоко сочувственно к бедным и угнетенным. И мне хотелось бы проводить политику, в результате которой предоставлялось хотя бы некое подобие социальной помощи этим несчастным людям.

Ее сердце смягчилось от таких слов.

— Я полностью согласна с вами. Мне больно видеть и слышать тех, кто вынужден просить подаяние на хлеб для своей голодающей семьи, в то время как женщины, подобные мне, увешаны вот этим… — Она коснулась бриллиантового ожерелья, украшающего ее шею, а затем диадемы, венчающей высокую прическу.

Доминика восхитили ее слова и изящное движение длинных тонких пальцев. Он улыбнулся.

— Нет, нет… вы имеете право на ваши драгоценности… они вам очень идут. Увы, проблему занятости нашего населения нельзя разрешить, продавая горстями бриллианты… даже если вы раздадите все свои драгоценности бедным и нуждающимся.

— Тем не менее я часто чувствую, что недостойна своих привилегий. Я не заслужила их.

— Да, редко можно встретить женщину, которая утруждает себя мыслями о том, что лежит под поверхностью жизни, Шарлотта.

— Я очень много времени провожу в размышлениях, Доминик.

— Вы всегда это делали… еще будучи совсем ребенком. Хотя вы и сейчас для меня ребенок, — улыбнулся он.

— Со своими собственными детьми, — улыбнулась она в ответ и тяжело вздохнула.

— Как бы ни складывалась ваша судьба, вы неизменно будете интересовать меня.

И снова неловкость сковала их. Они молча разглядывали друг друга. Шарлотта чувствовала себя так, словно мощная волна прилива обрушилась на ее душу и понесла ее, оторвав от всего остального на земле, кроме единственного человека — того, кто сейчас сидел рядом с ней. «В его глазах горит неиссякаемый огонь», — подумала она. Вся Англия знала о магнетизме личности Ануина, равно как о его несокрушимой логике и проницательном уме, из-за чего он приобрел огромный авторитет и уважение среди остальных членов Парламента. Хотя Доминик был непримирим, язвителен и даже безжалостен в своих атаках на тех, кто открыто противостоял его идеям.

Шарлотту вдруг охватило странное чувство: ей хотелось любить и быть любимой таким человеком; хотелось быть его женой и матерью его детей. Сравнение его с Вивианом было явно не в пользу человека, с которым она связана брачными узами. При мысли об этом Шарлотта испытала едва ли не презрение к себе. Она сильно побледнела и замолчала.

Он заметил изменение в настроении Шарлотты и попытался подбодрить ее, внести в их общение дружескую непринужденность, но тщетно. Он тоже страшно сожалел о том, что обязан навсегда запретить себе даже мысль о том, чтобы ухаживать за такой женщиной, как Шарлотта, и победить ее. Впервые после смерти его любимой Доротеи он ясно понял, что остро нуждается в женском утешении, в доме, семье, детях — во всем, что он поменял на карьеру политика. Однако он тут же приказал себе вернуться в ту сферу где не может вращаться Шарлотта Чейс и где нет места сантиментам.