Хотя — кто же ему не позволит?
— Так на чем мы остановились, когда одна трусливая девочка попыталась сбежать? Ах, да, ножки. Я хотел рассмотреть твои красивые стройные ножки. А ты не дала. Нехорошо, не находишь?
— А давайте мы вместе на них посмотрим? — осторожно предлагаю ему я. — А то не очень честно выходит…
Смеется. Прямо у меня над ухом. Так тихо, так будоражаще.
— Интересное предложение. А ведь мне оно может понравиться, не боишься?
Не понимаю просто, почему мне этого надо бояться.
— Я боюсь темноты, — признаюсь ему честно. — Она вокруг так давно, что мне кажется, что я уже ослепла. Нет — что я в этой темноте растворяюсь. Теряю себя.
Молчит, хотя я опять ожидала смеха. Вновь целует мне шею — долгим, задумчивым поцелуем. И руки его замирают на моем животе, чуть сжав его.
— А это правильное чувство, Роуз, — наконец отзывается он негромко. — Привыкай. Реальности нет. Нет ничего, кроме того, что мы чувствуем. Живи ощущениями. Впитывай их всей кожей. Бери от них все краски, все переливы оттенков. Я не делаю тебе больно, маленькая. Я дарю тебе наслаждение. Приучайся пить его.
— Вы пугаете меня.
Вот теперь смеется.
— Страх — неплохой усилитель вкуса.
Миг — и я теряю его. Его руки исчезают с моего живота, его горячее дыхание больше не щекочет мне шею. Я резко отклоняюсь назад — но его там нет. Оттолкнувшись ногами, сажусь как можно глубже и касаюсь спиной стенки кареты — стенки кареты, жесткой, несмотря на обивку, а вовсе не горячего человеческого тела, которое должно, просто обязано было там быть!
— Потерялась? — судя по направлению звука, он снова прямо передо мной. Судя по интонациям — весьма доволен собой и произведенным эффектом.
— Как вы это делаете? — получилось чуть резче, чем следовало, но моим нервам далековато до идеала.
— Я говорил, реальность — ничто, — невозмутимо отзывается мой мучитель. — Но ты думаешь не о том. Мы ведь с тобой договорились взглянуть, что ты прячешь под всеми своими юбками.
— Вы снимете мне повязку? — интересуюсь упрямо, хотя его пальцы уже смыкаются на моей правой лодыжке и вновь поднимают мою ножку ему на колени.
— Сниму, — легко соглашается он. — Но не повязку. Мы начнем с другой детали твоего туалета.
Стремительное движение его руки — и тяжелые юбки съезжают куда-то на бедра, а мою ножку скрывает от его взоров только тонкий белый чулочек. Хотя — не уверена, что «скрывает» в данном случае правильное слово. И губы, прижавшиеся к моей коленке в жарком поцелуе — лишнее тому подтверждение.
— Нет, малышка, — продолжает он невозмутимо, оборвав поцелуй, — чулочки мне нравятся, чулочки снимать не будем. С чулочками мы сейчас совсем другую вещь сделаем…
Я слышу легкое позвякивание металла и мгновенно холодею, пытаясь вырваться:
— Нет!
— А ведь я предупреждал, что так будет, верно? — вырваться не дал, легко удержав мою ногу одной рукой. — И даже рассказывал, что нужно сделать, чтоб этого избежать, — холодный металл охватывает лодыжку, и я вздрагиваю, услышав характерный щелчок. — Выбор твой.
Судорожно выдыхаю сквозь стиснутые зубы, пытаясь успокоиться и не поддаться панике. Ничего. Ничего он мне не сделает, он же обещал. Обещал не делать мне больно. Ну, потрогает везде, а это стыдно, конечно, но ведь он мой муж. А жена принадлежит мужу и должна… Даже если достался такой, и говорит… В храме нас венчали…
— Расслабь ножку, Роуз, я натяну цепь… Расслабь, я ведь все равно натяну… Вот так, чуть на себя коленочку…
Деус! Деус, за что? Теперь моя стопа где-то на уровне его головы, коленка смотрит вверх и вправо, раскрывая меня самым постыдным образом, я сижу на самом краешке скамьи, едва удерживаясь на нем из-за тряски кареты, а этот гад уже берется за вторую ножку! И что, что я должна делать? Биться в истерике, призывая на его голову проклятия? И оно поможет? Да этот гад, который точно мне не муж (муж бы не стал так позорить собственную супругу) лишь посмеется своим тихим, завораживающим смехом и придумает что-нибудь еще ужаснее. В наказание, да. Он придумает мне очередное извращенное наказание!
— Вот так, моя девочка, — удовлетворенно заявил мой мучитель, когда и вторая моя нога беспомощно повисла на цепи. — А теперь можно подумать и о лишних деталях туалета. От чего бы нам избавиться, как полагаешь?
— От вас? — наверное, это со страху я заявила ему такое. — Скажите, если я избавлюсь от вас, я получу большое наследство? Как-то не хотелось бы обратно к папеньке.
Смеется. Ну конечно, я его смешу — беспомощная, связанная, бесстыже раскрытая его взорам.
— За наследством — это не ко мне, Роуз. Это к герцогу Александру Теодору. Вот только ты аккуратней его убивай, ладно? Он большой человек, расследование начнется…
— Так может, вы мне и способ подскажете? Аккуратный?
— Деус! — он, смеясь, целует мне ножку чуть выше коленки. — Какого монстра я разбудил в этой милой девочке, — еще один поцелуй немного выше предыдущего. — И не жаль тебе герцога, Роуз? — вновь поцелуй, обжигающий жаром внутреннюю сторону бедра. — Он же тебе совсем ничего не сделал, — его губы добрались до границы чулочка и коснулись моей обнаженной кожи. Слишком высоко. Опасно. Жарко.