Невеста Анатоля - [40]
Только смутные очертания видны и по ним едва ли можно догадаться, что это остатки затонувшей галеры.
Давно лежит здесь она. Песок засосал ее наполовину, от мачты остались одни обломки и жерла пушек превратились в убежище морских моллюсков.
Тихо. В морской глубине не надо слуха — там нет звуков.
Бурная, туманная ночь. Черно на море. Не видно ни зги. Маяки потушены — война.
И в этой жуткой темноте, там, под бурными волнами, как злые акулы, спрятались несущие разрушение мины.
С берегов жадно ждут жерла гигантских орудий, а во тьме по бушующему морю пробираются, словно ночные хищники, вражеские, закованные в сталь суда.
Притихла и молится ночь… Молится Русь.
И нет сердца, которое не молилось бы в эту минуту о чуде.
Что это? Луна прорезала тучи над влажной могилой петровской галеры, и по ее лучам, словно по снастям, спускаются тени. Тени исчезают под водой.
Лучи ли луны или свет от новых пришельцев осветил подводное царство? Но светло в нем и кипит работа.
Призраки поправляют корабль.
С неба пришли они, но это не ангелы…
Это души матросов этой галеры, давно умершие моряки.
Дрогнули их души там, далеко и высоко, от молитв родной страны и отпустил их Господь на землю еще раз послужить своей родине.
— Дружнее, братцы, с нами Бог!
И поднялась, словно лебедь, галера из могилы, расправила паруса и понеслась по седому морю.
В порт вернулись побитые вражеские суда.
Дело обследовали и решили, что произошла ошибка: в темноте стреляли по своим. Вот и все.
А матросы говорили другое. Они стреляли по странному судну, атаковавшему их у русских берегов.
Они стреляли в судно и расстреляли своих.
Маяки не горят… Темно, беспросветно темно на море, но галере Петра Великого — не надо маяков и морских карт… Она найдет свой путь.
НЕВЕСТА АНАТОЛЯ
Из крепости слышались частые выстрелы, вода в Неве и каналах прибывала.
Ветер дул порывами, а дождь то лил, как из ведра, то моросил легкою пылью.
В старинном деревянном особняке, какие еще попадаются на Петроградской стороне, были тускло освещены три низкие окна мезонина.
Вокруг дома, сжатого с трех сторон высокими стенами новых соседей, росло несколько старых деревьев — остатков когда-то большого сада.
Обнаженные деревья скрипели, и ветер срывал с них последние бурые листья.
Большая низкая комната была загромождена старинной мебелью, углы ее тонули во мраке, потому что две свечи, поставленные на небольшом ломберном столе, скупо давали свет. Пламя их колебалось — дуло из окон, дуло из плохо припертой двери.
Ветхие железные листы на крыше гудели под порывами ветра, а выстрелы из крепости заставляли дрожать стекла в ветхих рамах.
У стола, освещенная колеблющимся светом свечей, сидела странная фигура.
Это была страшно худая, высокая женщина, одетая в белое бальное платье, пышными складками ложившееся вокруг.
Из нарядного корсажа, из кружев и белых лент высовывалась длинная жилистая шея, на которой сидела голова с желтым пергаментным лицом и впалыми черными глазами.
Эта голова была украшена красными маками, приколотыми к остаткам седых волос.
Женщина раскладывала карты по зеленому сукну стола, покачивала головой и улыбалась. При улыбке обнажались ее желтые, но отлично сохранившиеся зубы, и тогда это лицо еще более походило на череп. Иногда она оставляла карты, брала со стола лежащее на нем ручное зеркало и смотрелась в него, продолжая шептать и улыбаться.
Порыв ветра хлопнул где-то дверью, в трубе завыло, стекла сильней задребезжали. Женщина вскрикнула и стала прислушиваться.
В глубине комнаты, на диване, кто-то завозился, и оттуда послышался сонный голос:
— Ну чего вы? Что случилось?
— Дверь хлопнула… Может быть, это Анатоль приехал?
— Глупости. Это опять Ефим забыл запереть черный ход. Вот наказанье-то!
Голос был молодой, звонкий.
При слабом свете свечи можно было разглядеть красивую женскую фигуру, приподнявшуюся с дивана.
Девушка села и стала шарить ногой по полу, ища туфель.
У нее было красивое круглое личико, обрамленное темными волосами, густыми и вьющимися, которые небрежно падали на шею и плечи. Она подобрала эти волосы, заколола их на макушке и, поведя плечами, ворчливо сказала:
— Ну и холодина! Что мы тут с вами в морозы делать будем?
Женщина не отвечала, продолжая смотреть в зеркало и улыбаться.
Девушка потянулась, взяла шаль со спинки стула и, завернувшись в нее, продолжала:
— А вы опять в зеркало смотритесь, вчера сами говорили, что не следует ночью в зеркало смотреться.
— Я не смотрюсь, а заглядываю, — не увижу ли чего, как вчера, — покачала та головой.
— Ну расскажите, что вы видели?
— Ага, и вы стали верить! — визгливо засмеялась женщина.
— Я еще не рехнулась, как вы, чтобы верить в такие глупости, а так, от скуки слушаешь, что вы плетете.
— Вы злая и грубая девушка, — сказала женщина веселым тоном, тряхнув головой.
— Если я злая и грубая, так чего же вы так настойчиво требуете от ваших племянников, чтобы я непременно жила с вами? Небось, как я ушла, — вы тут есть перестали, скандалили… Аркадий Филиппович ко мне в три часа ночи влетел, умоляя вернуться… Вы тут стекла стали бить… Скажите, на что я вам нужна?
— О, я знаю, зачем! — хитро прищурилась женщина. — Я не понимаю, чем вам плохо? Разве вам мало шестьдесят рублей в месяц? — захихикала она.
