Невероятные истории - [13]

— Это? — Юра оглянулся на Пашу. — Это так… Это… ну просто… Это вообще… — пролепетал он.

Пятнадцать пар глаз уставились на Пашу. Все молчали. И, не в силах вынести этих взглядов, этого молчания, Паша облизнул разбитую губу, вытянул руки по швам и, сам не зная зачем, заговорил громким, отчаянным, срывающимся голосом:

— Дороги… Дорогие ребята! Мы, пионеры Рожновской школы, рады приветствовать… рады приветствовать вас в нашем родном колхозе… Мы… Дружба… будет способствовать… Потому что уверены… потому что мы…

Пионеры слушали очень внимательно, поглядывая то на заплывший глаз оратора, то на обломок серебристой модели в руке у Юры.

Феодал Димка

Большие, чисто вымытые окна школьной читальни были открыты. Тянул мягкий, пахнущий сырой землей ветерок, и цветы в горшках на подоконниках, всю зиму простоявшие неподвижно, теперь шевелили листочками.

За одним из столиков, под широким солнечным лучом, сидели трое учкомовцев, за другим — провинившийся Димка Рожков и пострадавшая Нюся Беленькая.

Оба маленькие, худощавые, коротконосые, они сидели на разных концах стола и с каменными лицами дожидались начала заседания. На лбу у Нюси красовалась большая фиолетовая шишка.

Учкомовцев разморила весна. Жмурился от света здоровенный Пашка Грицина, поеживалась от ветерка, щекотавшего за ушами, черная сухонькая Зоя Кольцова, тихонько насвистывал какой-то вальс председатель учкома Женя Глуханский. Глаза его за круглыми очками были прикрыты, а длинный с горбинкой нос в такт вальсу описывал в воздухе круги и восьмерки.

Хлопнула дверь. Вбежала Оля.

Странная перемена произошла в председателе. Свист оборвался. Женя сидел теперь выпрямившись, поджав губы…

Сев за стол, Оля одернула рукава белой футболки, поправила светлые курчавые волосы и улыбнулась во весь рот:

— Ой, товарищи, как на улице хорошо! Ой… я прямо не знаю, как хорошо!

Она быстро взглянула на председателя. А тот сидел прямой как жердь, рассматривая табличку: «Уходя, гаси свет».

— Очень жаль, что погода хорошая, — сказал он. — Была бы похуже, нам не пришлось бы ждать, пока Смирнова нагуляется.

Оля замерла с руками на затылке:

— Как не стыдно! Ты сам послал меня домой за протоколами!

Председатель долго, старательно зевал, потом ответил:

— Откуда я знал, что ты будешь наслаждаться природой, пока другие ждут.

— Это свинство! — Оля вскочила. Круглое лицо ее покраснело, синие глаза расширились. — Это свинство! Я всю дорогу бежала! Я…

— Хватит вам! Вы! — пробасил Грицина.

— Ничего не хватит! Мне надоели эти идиотские придирки! И это очень подло — переносить свою личную неприязнь на деловые отношения!

Оля села и стала грызть кончик носового платка.

— Истерика — лучший способ самозащиты, — изрек председатель.

С минуту учкомовцы молчали, хмуро поглядывая на «подсудимого» и «пострадавшую». Те ерзали на стульях, усаживаясь поудобней. Мрачно покачивая темным, нависшим на лоб чубом, Женя объявил:

— Н-ну… Многих членов учкома не хватает… Одни больны, другие — на соревновании. Я думаю, что мы и вчетвером сможем обсудить вопрос о поведении этого вот… типа.

Председатель встал во весь свой длинный рост и направил блестящие стекла очков на Диму:

— Рожков! Отвечай на вопросы. Был такой факт? В середине этого года, когда Беленькая впервые пришла к нам в школу, ты обмакнул ее косу в чернильницу.

Димка сидел, опустив голову, держась руками за края стула.

— Был, — ответил он тихо.

— Дальше! Во время зимних каникул, встретив Беленькую на улице, ты ударил ее снежком в глаз. Верно это или нет?

— Верно…

— Так. Теперь скажи мне, Рожков: ты живую мышь в школу приносил?

Димка молчал. Муха села ему на колено. Он машинально поймал ее и принялся разглядывать.

— Рожков! Я тебя спрашиваю!

— Приносил, — шепнул Димка, отрывая у мухи лапу.

— А в буфете, во время завтрака, ты сунул эту мышь Беленькой за пазуху?

Димка молчал. Зоя постучала карандашом по столу:

— Рожков! Ты не у себя дома! Брось муху и отвечай!

— За шиворот, а не за пазуху, — сказал Димка и мрачно взглянул на нее из-под челки.

— Хорошо, — продолжал председатель. — Мы тебя, кажется, предупреждали, что подобная травля новеньких в советской школе недопустима, что, если ты не прекратишь своих выходок, тебе не поздоровится. И вот, вместо того чтобы исправиться, ты вчера подставил Беленькой ножку. Она упала и разбила себе лоб. Так, если не ошибаюсь?

Дима сидел, оттопырив губы. Он тяжело дышал и часто шмыгал носом. Нюся встала из-за стола. Держа руки по швам, она проговорила тихим, дрожащим голосом:

— И еще третьего дня он в меня резинкой стрельнул… Чуть кровь из уха не пошла…

Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Женя тоже сел, откинувшись на спинку стула и протянув длинные ноги:

— Н-ну… Я думаю, дело тут простое. Говорите свое мнение, и все.

Учкомовцы молчали. Молчали «подсудимый» и «пострадавшая».

За окном, на проводах воздушной сети, уселись две ласточки. Они, перебирая лапками, боком двигались по проводу и вытягивали шеи, заглядывая в окно.

— Выгнать! — басом сказал Грицина. Зоя подняла указательный палец:

— Нет, товарищи! Не просто выгнать. Мы, конечно, можем ходатайствовать о переводе его в другую школу, но, товарищи, тут совершенно другое дело. Все мы здесь старшеклассники, и у нас не наблюдается случаев, чтобы мальчишки колотили девочек. А в младших классах, товарищи, это массовое бедствие. Мальчишки…