Невероятная частная жизнь Максвелла Сима - [66]

Я же говорил, воображение разыгралось. Определенно, пора было прощаться и топать назад к машине. Назад к Эмме и к автостраде, назад к реальности.

15

Пообедал я поздно на стоянке в Натсфорде, в заведении под названием «Caffe Ragazza». Из Личфилда я ехал медленно, сберегая бензин, и в Натсфорд прибыл ближе к трем. Кафе (или я должен писать на итальянский лад «каффе»?) находилось на втором этаже, над мостом, разрезавшим стоянку надвое, и, усевшись у окна, я мог наблюдать за автомобильным движением. Закусывая и глядя на дорогу, я думал о докторе Хамиде и мисс Эрит, как они едут в загородный паб, наслаждаются там хорошей едой, попутно оплакивая медленное умирание старой Англии, которую оба еще помнили. Но вряд ли я бы присоединился к их стенаниям. Разумеется, я разделял этические принципы «Зубных щеток Геста», и все же, откровенно говоря, лично мне нравится, что сегодня в любом городе, куда ни приедешь, ты найдешь знакомые магазины, бары и рестораны. Людям необходимо постоянство, разве нет? Постоянство, надежность и все такое. Иначе наступает хаос, в котором теряешься. Допустим, ты приезжаешь в город, где никогда раньше не бывал, — к примеру, в Нортхэмптон, — а там полно ресторанов с названиями, тебе абсолютно неведомыми. Придется выбирать наугад, ориентируясь только на то, что написано в меню и как выглядит интерьер. И допустим, ты ошибся с выбором: ресторан оказался поганым. Так не лучше ли иметь возможность в любой точке страны запросто отыскать «Пиццу-экспресс», где тебя наверняка накормят твоей любимой «по-американски» с двойной порцией черных оливок? То есть ты точно знаешь, что тебе подадут. Плохо ли? По-моему, хорошо. Стоило, наверное, поехать с ними и за обедом поспорить на эту тему. И вообще, почему я отказался? И зачем соврал доктору Хамиду? Торопиться мне было некуда. На самом деле у меня оставалось часа два в запасе. Но опять — как прошлым вечером, когда Бирны предлагали остаться на ужин, — я струхнул; совместная трапеза с посторонними людьми меня по-прежнему напрягала. Когда же я это преодолею? Когда снова смогу поддерживать нормальную застольную беседу? Правда, я попытался завязать разговор прямо в «Caffé Ragazza», с девушкой, которая меня обслуживала. Она странно посмотрела, когда я спросил панино с помидорами и моцареллой, и тогда я принялся объяснять: панини — это множественное число, и грамматически неправильно заказывать один-единственный панини. Эта неразбериха с итальянскими бутербродами не шла у меня из головы (как и то обстоятельство, что, похоже, больше нигде не подают сандвичи на поджаренном хлебе, только панини — даже в богом забытом Натсфорде). Моей целью было затеять легкую остроумную беседу, например, о том, как Англия все более европеизируется, или о снижении стандартов образования, да о чем угодно, но вместо ответа девушка глянула на меня с такой враждебностью и подозрительностью, что я подумал, она сейчас вызовет охрану. В конце концов официантка все же открыла рот, но лишь затем, чтобы пробормотать: «Я называю их панини» — и более не издала ни звука. Она была явно не любительницей поболтать.

Я сидел, наблюдая, словно загипнотизированный, за движением под мостом на стоянке, и чувствовал, что расслабляюсь. Мне опять вспомнился мой приятель Стюарт и как он бросил водить машину, потому что его достала мысль о миллионах ежедневных ДТП, которых только чудом удается избежать. И, провожая взглядом автомобили, двигавшиеся на север по М6, я начинал понимать Стюарта. Только для того, чтобы сэкономить пару минут, люди сплошь и рядом, не задумываясь, рисковали жизнью. Я принялся подсчитывать случаи, когда водители совершали обгон или перестраивались, не включив поворотники, или беззастенчиво ехали впритык к впереди идущей машине, а то и подрезали кого-нибудь. Когда я насчитал около сотни таких происшествий, я вдруг осознал, что сижу в кафе больше часа и пора бы наконец добраться до Кендала.

— По автостраде прямо, — сказала Эмма в восьмой или девятый раз.

Повторы меня не раздражали. Мне по-прежнему нравился звук ее голоса, поэтому я лишь каждые минут десять бросал какую-нибудь фразу — «Смотри-ка, мы пересекаем Манчестерский судоходный канал» или «Должно быть, горы там, на востоке, — Пеннины», — а потом нажимал на кнопку «карта», чтобы она мне ответила. Но по большей части я думал о своем.

Прежде всего о Люси. Почему вообще люди заводят детей? Из эгоизма либо, напротив, из высочайшего самопожертвования? Или это просто первобытный биологический инстинкт, который нельзя ни осмыслить, ни проанализировать? Не припомню, чтобы мы с Каролиной обсуждали, заводить нам детей или нет. По правде говоря, наша сексуальная жизнь никогда не была особо бурной, и года через два после свадьбы мы просто пришли к негласному соглашению и прекратили предохраняться. Зачатие Люси было продиктовано порывом, а не осознанным решением. Однако стоило ей родиться, как жизнь без нее стала немыслимой. У меня есть теория на сей счет (одна из теорий): когда достигаешь среднего возраста, жизнь перестает тебя удивлять, постоянно показывая тебе одно и то же, и тогда ты рожаешь ребенка, чтобы обзавестись молодой парой глаз, которым все окружающее явится новым и увлекательным. Для маленькой Люси мир был гигантской игровой площадкой, сулившей бесконечные приключения, и рядом с ней я видел мир таким же. Отвести ее в туалет в ресторане уже было путешествием в неведомое. И даже сейчас, когда я смотрю на фуры, обгоняющие меня (я ехал по внутренней полосе со стрелкой на спидометре, застывшей на 62 милях в час), я тоскую по семилетней Люси, поскольку мне не с кем сыграть в игру, в которую мы с ней всегда играли на дорогах, — надо было угадать по надписям на кузове, из какой страны фура, и постараться прочесть названия иностранных городов. Играла Люси на удивление…