Невеликий комбинатор - [27]

Поезд со скрипом тронулся. Плацкарт обреченно звякнул посудой. За пыльными окнами тоскливо потянулась удручающе бескрайняя Родина. Теплов высунул голову в окно и смачно сплюнул через левое плечо в сторону Заполярья. Очевидно, в знак благодарности за годы, проведенные в состоянии трудного, но заслуженного счастья. Теперь нужно было возвращаться. Изучать родной, но странно звучащий язык и познавать окружающую среду. Среда пока сопротивлялась. Язык вообще не поддавался осмыслению. А без словарного запаса в новом мире было скучно. И тут судьба услужливо подсказала Карлу Ильичу выход из затруднительного положения.

— Кни-иги, журналы-ы! — затянул откуда-то со стороны местной параши визгливый женский голос.

Не прошло и минуты, как на столик перед бывшим политическим узником шлепнулась увесистая стопка пестрой глянцевой прессы.

— Эксклюзив!!! — взвизгнула торговка на ухо Теплову и потащилась в другой конец вагона.

Карл Ильич с любопытством взглянул вниз. Прямо под его носом лежал источник знаний! Просто неисчерпаемый кладезь информации о современном мире. Алчущий глаз Теплова впился в верхний журнал. Поперек обнаженной женской груди во всю обложку краснел заголовок: «Саммит „Большой восьмерки“».

— Не знаю, кто такой Саммит, а размер тут разве что на небольшую пятерку… — с сомнением протянул Карл Ильич.

Сомнения оказались напрасными. Все необходимые знания о современности податливо легли прямо перед ним, предлагая себя на широко распахнутых страницах. Ярко-желтая пресса и макулатура от лучших производителей сочились разнообразными сведениями. Теплов вытащил из кармана деньги и по-хозяйски овладел прессой… Всю дорогу он читал. Его швыряло от мистики женских романов к строго научным траекториям НЛО. Он проглатывал, газетные утки и всасывал комиксы для дефективных подростков. Даже в туалете он мельком пробегал надорванную периодическую печать.

На подъезде к Санкт-Петербургу поток информации иссяк. К десятым суткам все книги и журналы, попавшие в поезд, были куплены, отобраны или украдены. Карл Ильич захлопнул последний бестселлер и поднял голову. Попутчики копошились, собирая сумки и чемоданы. Теплов доброжелательно ухмыльнулся. Люди вновь стали для него открытой книгой. Он знал, о чем они думают, как говорят и чего желают. Карл Ильич познал смысл современного отечественного фуфла и возрадовался. Этот мир уже двадцать пять лет ждал его прихода…

— Граждане пассажиры! Не забываем вещи в вагонах поезда! — противно заверещал проводник из амбразуры своего купе. — Белье сдаем, мусор забираем с собой!

Теплов натянул пальто и поднялся с места. За прошедшие дни момент встречи с проводником в тамбуре несколько стерся из памяти. Но смутное воспоминание о попытке нахамить осталось. А в двадцать первом веке и одноименном вагоне это было недопустимо! Во всяком случае, в радиусе пяти метров от Карла Ильича. Приоткрытая дверь купе проводников скрипнула, впуская пассажира в демисезонном пальто.

— Ну здравствуйте, любезный! — произнес хорошо поставленный голос с отчетливо барскими интонациями.

— Виделись, — грубо рыкнул проводник, опознав невнятного «ботаника», всю дорогу не отрывавшегося от книжек.

— Потрудитесь предъявить налоговую декларацию, санитарную книжку, график подсадки и лицензию на торговлю алкоголем, — капризно и устало приказал Теплов, деловито усаживаясь к столу.

Опытный труженик полудохлого дорожного сервиса прочувствовал глубину своей ошибки мгновенно. То, что в купе вошел ревизор, не вызывало сомнений. А поскольку такими интонациями на родной Октябрьской дороге пользовались исключительно московские гости, выходило, что разнос будет полным. Вплоть до показательного уголовного дела. Как-то не к месту вспомнилась первая встреча с замаскированным ревизором. Проводник вспомнил начало своей гибели и застонал.

Карл Ильич хмыкнул и открыл рот:

— Налогообложение и гражданская позиция вступают в некоторый балансовый диссонанс…

Застоявшаяся вонь купе всколыхнулась, заволакивая нестойкий мозг не совсем почетного железнодорожника. Собственные прегрешения, до ревизии казавшиеся невинными мелочами, обрели густую черную окраску. Мутный поток убедительных, но плохо понятных фраз явно угрожал потерей рабочего места. А следом и свободы. Красный нос несчастного проводника сочился раскаянием. Остекленевшие глаза уставились на его кончик. Но и там не было видно выхода из топкого болота словоизвержения…

Наконец проводник не выдержал и жалобно завыл, перекрывая обличительную речь ревизора. Теплов слегка вздрогнул, словно приходя в себя. На его тонких губах промелькнула довольная улыбка. Он замолчал, вышел из купе проводников и закрыл дверь. А внутри, в луже искреннего раскаяния, остался сидеть тощий мужичок в серой рубашке. Шмыгая красным носом, он торопливо строчил на листке в клетку заявление об увольнении по собственному желанию. По содержанию идентичное явке с повинной.

За окном потянулись заболоченные огороды с домами, напоминающими сараи. Унылые дачные пригороды вокруг Петербурга походили на засиженную кем попало раму, обрамляющую окно в Европу. Карл Ильич вернулся на свое место. Новые знания, приобретенные из газет, журналов и книг, бурлили в голове, требуя применения. Теплов покосился на попутчиков. Ни о чем не подозревающие пассажиры обычного старенького плацкарта тоже посмотрели на необычного попутчика, промолчавшего десять дней. Пожилая женщина с малолетним внуком дружелюбно улыбнулась: