Неведомый Памир - [9]
Особенно памятны первые годы работы на Памире, когда станцией руководил Кирилл Владимирович Станюкович. Двери станции всегда были гостеприимно распахнуты для всех экспедиций и просто бродяг-одиночек. Если Кирилл Владимирович находился на станции, то гостей он встречал сам. Его громадная, обтянутая тельняшкой фигура и басовитое: «Приветствую вас, синьоры», производили действие совершенно неотразимое, и «синьоры», в особенности новички, сразу же чувствовали, что попали в место не совсем обычное. А заезжали на станцию многие, редкая экспедиция или группа миновала ее. Кто только не побывал здесь за последние два десятка лет!
Конечно, гостей привлекала не только возможность получить сносный ночлег, но и целый крут любопытнейших проблем, над которыми работали сотрудники станции. Станция занимается главным образом изучением растительности Памира. Здесь исследуются растительный покров гор, закономерности изменения его с высотой, особенности биологии памирских растений, процессы фотосинтеза на больших высотах. Наряду с этими важными научными исследованиями здесь выполняются работы, имеющие непосредственное практическое значение, — картирование пастбищ, разработка способов их обогащения за счет местных естественных ресурсов, изучение методики выращивания сельскохозяйственных культур и другие. Многие исследования, выполненные на биостанции, получили всемирную известность.
Барханы у вечных снегов
Лошадей было три: горячая, «дурная», но выносливая кобыла Камелия, послушный, работящий Жмых и хромой хитрец Партнер — все гнедой масти с белыми чулочками. Отдохнувшие за время долгого зимнего безделья, они выглядели бодро и живописно.
На этой троице нам предстояло выполнить небольшой, как сказал Леонид, рекогносцировочный маршрут к подножию снежного гиганта Музтагаты — этак километров сто двадцать в один конец. Несмотря на то, что шел лишь четвертый день моего пребывания на Памире и второй — приобщения к верховой езде, я был полон оптимизма, как вырвавшийся на волю щенок. Еще бы! На лошадях, по самому сердцу Памира!
Леонид собирался обстоятельно, сразу и накрепко приучая меня к особенностям лагерной памирской жизни. Палатка, спальные мешки, без которых здесь ни шагу, кастрюля с чайником, паек на четыре дня, торба с овсом. Ну и снаряжение: ружья, гербарные сетки и прочее. Ехали втроем. Третьим был Джура, сын Мамата Таштанбекова, быстроглазый паренек — шестиклассник, крепкий, словно гриб-боровик.
Выехали на рассвете. Было, как обычно, тихо. Таинственные силуэты гор красивыми зубцами оторачивали светлеющий горизонт. Первым на приплясывающей Камелии ехал Леонид, который за годы работы на Памире научился справляться с любой лошадью. Затем мимо спящих домиков на послушном Жмыхе продефилировал я, держа ружье поперек седла, как в лучших ковбойских фильмах. Шествие замыкал Джура, угнездившийся на куче скарба, навьюченного на Партнера. Лошади процокали мимо опытных полей, по мосткам через арыки, и вслед за тем наш небольшой караван сошел с дороги, двинувшись напрямик к широким воротам между двух хребтов — входу в Рангкульскую котловину.
Мы ехали по ровному пространству долины Акбайтала. Под копытами то мягко шелестел песок, то позванивал гравий, то глухо стучала глина. Редкие кустики терескена и полыней усеивали серовато-бурую поверхность темными пятнышками.
Прошел час, второй, третий. Наконец мы пересекли долину, миновав совершенно сухое русло. Вода здесь, как я уже говорил, бывает только в июле, в разгар летнего паводка, но и тогда эту речку, текущую по несоразмерно широкой долине, можно всюду перейти вброд, не замочив колен. Перед нами уходила вдаль ровная, как стол, Рангкульская котловина, поблескивая на солнце зеркалами озер и солончаков. Было тихо, и нагретый утренним солнцем воздух дрожал, создавая причудливые миражи. А под копытами все тот же щебень, та же глина, и вокруг все те же редкие кустики терескена…
Минуя Шоркуль, соленое озеро, окруженное белой каемкой выпаренных солей, мы попали в «тяжелые» пески. Это была уже настоящая пустыня. И только берега Рангкуля радовали глаз сочной зеленью лугов, полукольцом охвативших озеро.
Наконец мы добрались до кишлака Рангкуль. Темный магазинчик, переполненный водкой (что поделаешь, это так, хотя местные жители не пьют), затем гостеприимный дастархан в домике одного из друзей Леонида. К этому времени я уже еле сидел в седле. Позади же остались только первые сорок километров маршрута, а впереди — ой-ой-ой! Безграничное гостеприимство хозяина дома и мой не совсем нормальный вид подсказали Леониду мудрое решение — задержаться здесь до утра. Лошадей отвели пастись на луг, а я, когда немного отошли ноги, заковылял к озеру знакомиться с прибрежными лугами.
Шел третий час, и тихую утреннюю котловину невозможно было узнать. Буйные порывы ветра крутили по ровным просторам высоченные смерчи, а немного погодя из одной боковой долинки выкатился вдруг черный ком, стремительно разраставшийся в темную сплошную стену песчаной бури. Тучи пыли скрывали горы одну за другой. Солнце сверкало по-прежнему, но утреннего тепла не было и в помине. Порывы сухого холодного ветра и обжигающие лучи высокогорного солнца стягивали кожу. Птиц не было видно, все как бы вымерло, и только в густой низкой траве прибрежных лугов кипела жизнь, хоть и прижатая ветром к самой земле.
