Неведомые земли. Том 3 - [23]

(Гл. 29). Итак, мы выехали из вышеупомянутого города [Кайлака] в праздник Святого Андрея и там поблизости, в трех лье, нашли поселение совершенно несторианское. Войдя в церковь их, мы пропели с радостью, как только могли громко: «Радуйся, Царица», так как уже давно не видали церкви… Среди больших гор в юго-восточном направлении тянулась долина, а затем между горами было еще какое-то большое море [Эби-Нур[5]]… Итак, мы переправились через долину, направляясь на север, к большим горам, покрытым глубокими снегами, которые тогда лежали на земле. Поэтому в праздник Святого Николая [6 декабря] мы стали сильно ускорять путь…

(Гл. 30)… Затем мы снова поднялись на горы, направляясь все к северу.

(Гл. 31). Наконец, в день блаженного Стефана [26 декабря], мы въехали на равнину, обширную, как море, так что нигде на ней не виднелось никакой горки, а на следующий день, в праздник Святого Евангелиста Иоанна [27 декабря], мы прибыли ко двору упомянутого великого государя… Нашему проводнику был назначен большой дом, а нам троим — маленькая хижина,, в которой мы едва могли сложить наше имущество, сделать постели и развести небольшой огонь… На следующий день нас повели ко двору, и я полагал, что могу итти босиком, как в наших краях, почему и снял сандалии…

(Гл. 32). В это утро у меня отмерзли концы пальцев ног, так что больше я не мог ходить босиком… [Мункэ принимает путешественников неплохо, но сдержанно и надменно. Он разрешает им пребывание при его дворе.]

(Гл. 41). В Вербное воскресенье [5 апреля 1254 г.] мы были вблизи Каракарума…

(Гл. 44).Там находятся двенадцать кумирен различных народов, две мечети, в которых провозглашают закон Магомета, и одна христианская церковь на краю города… Следуя за двором, мы прибыли туда в воскресенье перед Вознесением [17 мая]…

Именно это происходило около конца мая, а мы оставались там весь январь, февраль, март, апрель и май. Я же, не слыша никаких известий про царя или упомянутого священника и боясь, что нам придется возвращаться зимою, суровость которой мы [61] испытали, поручил спросить у Мангу-хана, что он хочет делать с нами, так как мы охотно остались бы там навсегда, если ему это было бы угодно; если же нам надлежит вернуться, то нам легче вернуться летом, чем зимою… [24 мая новый прием у Мункэ. Он разрешает им выехать. По его повелению, 30 мая происходит большой публичный диспут между приверженцами различных религий, представленных в Каракоруме, а через день — обстоятельная беседа Рубрука с великим ханом о вопросах веры, после чего дается согласие императора на обратное путешествие. Мункэ хочет дать письмо королю Людовику. Наконец, 10 июля миссия отправляется обратно, но брат Бартоломео из-за болезни остается в Каракоруме.]

(Гл. 49). Итак, мы ехали до Бату два месяца и 10 дней, не видя за это время ни разу города или следа какого-нибудь здания, кроме гробниц, за исключением одной деревеньки, в которой не вкушали хлеба [Эмель]. И за эти два месяца и 10 дней мы отдыхали только один-единственный день, так как не могли получить лошадей…

Прибыл же я ко двору Бату в тот же день, в который удалился от него в истекшем году [16 сентября]… и с радостью обрел служителей здоровыми… Затем я пустился в путь к Сараю ровно за две недели до праздника Всех Святых, направляясь прямо на юг… [Следует описание возвращения через Страну аланов и Армению, Каппадокию,[6] Иконий, Аяс, Кипр, Антиохию в сирийский Триполи и прибытия туда 15 августа 1255 г.]

(Гл. 53). Мне кажется бесполезным, чтобы какой-нибудь брат ездил впредь к Татарам так, как ездил я, или так, как едут братья проповедники; но если бы Господин Папа, который является главою всех христиан, пожелал отправить с почетом одного епископа и ответить на глупости Татар, которые они уже трижды писали Франкам… то он мог бы сказать им все, что захочет, и даже заставить, чтобы они записали это. Именно они слушают все, что хочет сказать посол, и всегда спрашивают, не желает ли он сказать еще; но ему надлежит иметь хорошего толмача, даже многих толмачей, обильные средства и т.д.[7]

* * *

Король Людовик Святой после полного провала дипломатической миссии Андре Лонжюмо, как будто, должен был бы понять, что нужно отказаться от [62] надежды обратить монголов в христианство. Тем не менее он все-таки утешал себя мыслью, что можно было бы, пожалуй, направить к ним еще одну достойную миссию, которая вела бы работу в более широких масштабах, если бы среди монгольских правителей нашелся действительно крещеный христианин, готовый защитить и всячески поощрять римских миссионеров. Наши сведения о мировоззрении монголов того времени основательнее, чем те, которыми располагали европейцы XIII в. Поэтому нам кажется непостижимым, как после фактического крушения двух попыток завязать сношения с монголами можно было упорно придерживаться столь предвзятых мнений. Вот что пишет по этому поводу Альтанер:

«Все время возвращаешься к мысли, что ни миссионеры, занимавшиеся проповеднической деятельностью, ни приближенные папы не были способны трезво и правильно оценить действительное положение вещей и принять на основании этого необходимые меры. Строились грандиозные планы, и большие надежды наполняли сердца, а под конец все это закончилось полным крахом».