Неведомые земли. Том 3 - [108]

Но и утверждение, что острова Мадейрской группы были вторично открыты более ранними арабскими мореплавателями, представляется крайне спорным и недоказуемым. Кунстман пишет, например, что «эта островная группа, несомненно, была уже известна арабам».[6]

Правда, рассмотренное в гл. 113 (см. т. II) плавание арабских смельчаков приключений {так в книге. OCR} можно еще как-то связать с Канарскими островами. Однако нельзя доказать, что сведения об этих островах арабы почерпнули из личного опыта, а не из античных источников, в которых приведены их древние названия.

Упоминание этих островов в «Книге познания» можно было бы легко увязать с историей о какой-то английской влюбленной парочке или супружеской чете, случайно совершившей открытие Мадейры или Порту-Санту по пути в Испанию. О ней рассказывали еще Валентин Фердинанд (1507 г.)[7] и Галвану (1563 г.).

Однако между рассказами Валентина Фердинанда, Галвану и Кордейру наблюдаются значительные разногласия. Один рассказчик заставляет своих героев высадиться на Порту-Санту, другой — на Мадейре, третий — сразу на обоих островах. У одного рыцарь Машим был вероломно покинут своими спутниками на произвол судьбы, у другого он плывет вместе с ними к побережью Африки. Несмотря на такие противоречия, можно было бы еще согласиться с достоверностью этой истории хотя бы в общих чертах. Поскольку иногда указывается и дата открытий — 8 мая 1344 г., то как будто следовало бы удовлетвориться этим описанием открытия Мадейры в XIV в. И действительно, такие маститые ученые, как Кунстман[8] и Руге,[9] не видели оснований сомневаться в том, что Мадейру открыл рыцарь Машам, или Машим. Эта история была известна еще в XV в., о чем свидетельствует пересказ ее Алкуфараду, современником Генриха Мореплавателя.[10]

Однако мы приходим к другому выводу, когда знакомимся с этим рассказом в передаче Кордейру. У него вся эта история обременена неправдоподобными деталями (см. примечание на стр. 268) и самыми поразительными эпизодами, не оставляющими никаких сомнений в ее недостоверности. Рассказ приобрел у Кордейру столь поэтический и трогательный оттенок, что [271] не приходится удивляться его превращению в сентиментальную поэму в 1806 г. под пером одного португальского автора.[11]

О том, как сильно печальная история рыцаря Машима и его возлюбленной повлияла на возникновение местной легенды, убедительно рассказывает Вернер.[12] Во время прусской морской экспедиции в Восточную Азию (1859—1862 гг.), в которой принимал участие Вернер, в гавани Машику на Мадейре еще хранился кусок деревянного креста, якобы стоявшего на общей могиле влюбленных.

Однако если мы даже совсем отбросим явно приукрашенное и безусловно неправдоподобное изложение событий, которое дает Кордейру, то все же и более простой рассказ Галвану вызывает большие сомнения в его надежности. Исследователям не удалось обнаружить в Англии XIV в. ни рыцари Мечема или Машима, ни «дамы Арфет». Это по меньшей мере странно, так как нам хорошо известны все важнейшие английские дворянские роды того века.

Правдоподобность всей истории о рыцаре Машиме и его возлюбленной опровергается современными английскими исследователями, в частности автором статьи, помещенной в «Словаре национальных биографий». В этом словаре дается превосходный обзор всей литературы, посвященной Машиму,[13] а все его приключения объявляются «чистейшим вымыслом». Возможно, что само название гавани Машику на Мадейре дало повод к возникновению этой небылицы. Валентин Фердинанд писал примерно в 1507 г., что «Порто-Мачико» (Машику) назван по имени рыцаря «Махин».[14] Однако здесь мы имеем дело с произвольным и в лингвистическом отношении не слишком достоверным умозаключением. Более правдоподобно, что имя Машим произошло от названия гавани Машику. Следует еще упомянуть о том, что при короле Фердинанде I (1367—1383) жил некий португальский мореплаватель Машику, которому за неизвестную заслугу 12 апреля 1379 г. был пожалован дом на Руа-Нова в Лиссабоне. Больше об этом моряке мы ничего не знаем. В этой связи напрашивается предположение, что Машику, возможно, открыл остров и в награду за это получил дом, а гавань была названа его именем. Но дата получения подарка опровергает такую гипотезу. Вряд ли можно допустить, чтобы какой-нибудь португалец отважился выйти так далеко в открытое море задолго до эпохи Генриха Мореплавателя.

Еще одно обстоятельство решительно опровергает достоверность рассказа о Машиме. Как можно объяснить тот факт, что уже к 1350 г. испанскому нищенствующему монаху и составителю Атласа Медичи были известны не только Мадейра, но и все четыре острова этой группы? Ведь Машим мог принести в Европу только известие об одном острове. Но почему же тогда [272] в итальянских и испанских источниках, относящихся примерно к 1350 г., встречаются названия всех четырех островов Мадейрской группы?

Кроме того, стоит задуматься и над следующим вопросом. Если английские мореплаватели около 1344 г. действительно открыли Мадейру, то как же тогда объяснить, что примерно через год в испанской рукописи этот остров фигурирует под