Неумолимый - [30]

"О боже! Ты понимаешь индейцев, неужели? Эта пресловутая прапрабабка была не иначе как принцессой Чероки! Так всегда оказывается. Будь у тебя время, ты бы поведал мне, как тяжко скорбишь о судьбе бедных индейцев, и поклялся бы на Библии, что готов принести себя в жертву, чтобы искупить вину твоих предков перед краснокожими... но в самой глубине души ты сознаешь тем не менее, что чуточку лучше меня – не так ли? – и ты думаешь... Проклятье, – мысленно оборвал он себя. – Незачем испускать воинский клич Тсоси!"

Вискерс уже перестал сверлить его взором, но счел нужным, однако, добавить:

– Нам надо теперь все выяснить до конца – позже у нас, возможно, не будет времени, чтобы разбираться, кто есть кто. Обычно у нас в бюро не принято играть мускулами – мы просто вежливо просим содействия и, как правило, нам его оказывают, но если вы хотите начать качать права, то лучше поставьте меня в известность прямо сейчас.

– И тогда воспользуетесь своим положением?

– Патрульный, я представляю правительство Соединенных Штатов.

Вашмен лишь хрипло засмеялся ему в лицо:

– Я не ваш воин, Великий Белый Отец.

– Я не это имел в виду, и вы прекрасно знаете, о чем речь.

Вашмен резко повернулся и, стоя вполоборота к Вискерсу, попытался унять внезапно вспыхнувший гнев. Никогда прежде он не чувствовал ничего подобного – почему же сейчас?..

"Джаспер, – подумал он. – Джаспер и этот дурацкий разговор по телефону с холодной блондинкой – невесткой Лайзы".

Этого оказалось достаточно, чтобы превратить Дядюшку Томагавка в свирепого краснокожего воителя.

Как говорится, самое время.

Вашмен заставил себя произнести:

– Если выяснится, что я был не прав, я извинюсь.

Но он так и не повернулся лицом к Вискерсу, и тому пришлось в конце концов сделать несколько шагов, чтобы заглянуть Вашмену в лицо, его ботинки при этом поскрипывали. Вискерс дотронулся до груди Вашмена указательным пальцем:

– Это моя партия, патрульный. Не ваша... – Он развернулся и зашагал прочь.

Отойдя ярдов на тридцать, Вискерс нагнулся и начал осматривать землю. В меркнущем свете фэбээровца почти не было видно. Он медленно двигался вперед, похожий на краба. Ветер стих, и в воздухе повисла такая гнетущая тишина, что даже скрип ботинок Вискерса, казалось, был придавлен ею к земле. Зазубренные отроги гор смутно вырисовывались вдалеке, как разбитые бастионы на покинутом поле битвы. Запах пыли и снега щекотал ноздри Вашмена.

Бак Стивенс подошел ближе и, отвернув лицо от Вискерса, заговорил, стараясь произносить слова так, чтобы их расслышать мог только Вашмен:

– У тебя такой взгляд, что стоит лишь поднести спичку к твоему лицу, как оно тут же вспыхнет. Послушай, чем он тебе не угодил?

– Может, я погорячился, – ответил Вашмен, но вдруг понял, что тут было и кое-что еще. – И мне надо было вбить ему в голову одну вещь, – добавил он.

– Какую именно?

– Мы не можем позволить ему думать и дальше, что он в состоянии накрыть грабителей лишь с помощью рации, вертолетов и специалистов из криминальной лаборатории.

– Я что-то не понимаю. На мой взгляд, он производит хорошее впечатление.

– Очень многие выглядят хорошими, пока не познакомишься с ними поближе. После этого некоторые так и остаются хорошими, а прочие – нет. Наш из категории "прочих". Он строит замки из песка, Бак.

Ну как можно объяснить такие вещи стажеру? Этот Вискерс работает на агентство, где достаточно сделать грамматическую ошибку в отчете, чтобы нажить себе неприятностей. Они все там книжники и буквоеды. Таковы правила, установленные в Вашингтоне, и никому не дозволено думать самостоятельно. Они больше заботятся о том, чтобы соблюдать заведенный порядок действий, нежели о том, чтобы исполнить работу, ибо самое важное – суметь показать в своем отчете, что ты все сделал, как положено.

И именно здесь, в горных штатах, попадаются их самые худшие представители. Потому что, когда агент садится в лужу, его отправляют работать в отделение где-нибудь в глуши. У них это называется "отправить в Оклахома-Сити", но Оклахома-Сити – сущий рай по сравнению с Финиксом.

Вот и выходит, что этот Вискерс здорово на чем-то обжег свои пальчики и рыльце у него в пуху. Вот что, оказывается, все время исподволь присутствовало в мыслях Вашмена и лишь теперь всплыло на поверхность. Выходит, Вискерс рвется обелить себя в глазах начальства и для этого попытается поднять на ноги полицию и привлечь на помощь всю технику в трех штатах, хотя надвигающийся снежный буран наверняка загонит людей в укрытия. Тогда преступники запросто смогут проскользнуть в бреши этой якобы густой сети розыска, но Вискерс не принимает это в расчет, ибо не привык думать подобным образом: он нервничает от сознания собственной значимости и жажды искупить прежние грехи. Ему не до того, чтобы оценивать и использовать обстоятельства. Он лучше будет стрелять из пушки по воробьям в расчете вернуть благосклонность Вашингтона. А если воробьи улетят целехонькими, Вискерс, по крайней мере, сумеет доказать, что действовал строго по правилам.

Но сейчас не было времени разглагольствовать на эту тему. Поэтому Вашмен сказал только:

– У нас, индейцев, есть название для таких, как он. Мы называем их "паршивая овца".