Неумолимая жизнь Барабанова - [12]

– Маму, – сказал я.

Маня опечалилась, задумалась, опечалилась еще больше и принялась утешать меня. У Мани к утешению особая склонность и большой талант. Я знаю двух-трех мерзавцев, которые злоупотребили Маниной добротой. Теперь и они знают меня.

– Милый, – сказала барышня Куус, – миленький мой… Теперь к тебе нельзя будет зайти попросту. Ты будешь богатый и важный, ты наймешь своему папаше сиделку.

– Стоп, – сказал я. – Это тебе мерзавец Кнопф насвистел про мои богатства?

– Он не мерзавец, – горячо вступилась Маня, он мне свой телефон сказал.

Бываю дни, когда мне кажется, что взять Марию Эвальдовну в жены – мое предназначение. Ну, что-то вроде долга перед матерью природой. Но в этот раз накатило особенно сильно. Я думаю, дело в Кнопфе.

– Маня, – сказал я и поцеловал круглую коленку, – выходи за меня. Мне не нравится, что к тебе таскается черт знает кто. Теперь вот еще этот воспитатель юношества…

– Стой, стой. – затрясла Манечка разрушенной прической. – Погоди. Вот я какая дубина стоеросовая. К нам же вчера приходил налоговый дядечка по твою душу.

Странная получалась вещь. Вчера вечером в издательство «Коллоквиум» пришел налоговый инспектор и битый час плел свою интригу с единственной целью – выяснить у Марии Эвальдовны Куус подробности моего семейного положения. В ход были пущены некоторые обольщения. «Конфеты принес, пирожные принес, коньяку плоскую бутылочку».

– Маня, Маня, – сказал я, пирожные с незнакомыми мужчинами это черт знает что! Теперь я не удивлюсь, если окажется, что ты ела эклеры, сидя у него на коленях…

Глаза у барышни Куус сделались строгими, она отбросила простыню и села. Тут нашему серьезному разговору едва не пришел конец, но она обняла себя за плечи и строго сказала:

– Так вот вы как, Александр Васильевич! А я-то все пирожные от вашего имени в корректорскую отдала, а сама только капельку коньяку, да и то из вежливости.

Итак, обратный переход свершился, и мы с Маней снова на «вы». Замысловатое существо, это она придумало такое чередование, и – спасибо ей – ее «ты» для меня подобно внезапно открывшейся наготе. Ура вам, барышня Куус!

Тем временем, облачаясь, она рассказала, что инспектор допытывался, нет ли у меня детей, поскольку им-де учинили жестокую проверку по поводу всяких льгот.

– А я и не помню, – сказала Маня, защелкивая замочек между лопаток.

– Вы, мадемуазель, не не помните, вы не знаете, – строго заметил я. – Юным девицам ни к чему такие подробности из жизни пожилых вдовцов.

Евгения была прозорлива, и жизнь наша осталась непрозрачной для посторонних именно благодаря ей. Хотя иной раз кажется, удочери я Ольгу, и многое пошло бы иначе.

Маня лихо управилась с волосами, поймала свое отражение в стекле серванта, полюбовалась собою так и сяк.

– Он говорил, что если у кого дети, то все будет замечательно. А сколько ребеночку лет, не имеет значения. Александр Васильевич, а почему у вас нет детей?

– Мария Эвальдовна, – сказал я, – не тревожьтесь. Стоит вам выйти за меня, и в положенный срок сомнения развеются.

День был омерзительный. Злокачественная петербургская осень, когда даже дети своим существованием не оскорбляют природу, когда вся эта природа и без них осклизла и зловонна.

Перед школой под носатыми барельефами стояла Алиса.

– Я поджидаю Ксаверия, – сказала Алиса. – У вас сегодня первое занятие. Погода омерзительная. Идите, идите внутрь.

Я прошел мимо охранника, уселся у двери в Алисину светелку и задумался о странном ритуале встречания. Неподалеку по гулкому метлахскому полу расхаживал печальный человек. Странный то был человек. Уверенно и звучно ступал он, но на меня взглядывал с тревогой. Руки его были крупны и красивы, но совладать он с ними не мог: выхоленные пальцы то сходились в замок, то сворачивались в кулаки, то начинали прижиматься к ладони по одному, словно он считал шаги.

Вот что: больше всего он был похож на человека, которому назначили свидание и теперь опаздывают немилосердно. К тому же у него была удивительная седина. Седые волосы не подкрашивали густую и жесткую шевелюру, а выбрызгивались белыми хохлами по-сорочьи. Посидев под его взглядом минуты три, я убрался в дальний конец коридора и принялся наблюдать за Алисой сквозь узенькое окошко. Пока пестроголовый расхаживал, она предавалась своему странному ритуалу. Из-под широкого, как Исаакиевский купол зонтика Алиса всматривалась в перекресток, где светофоры дразнили автомобили красным. Наконец она что-то там разглядела и без спешки пошла к краю тротуара. Красный автомобиль остановился рядом с нею. Неожиданно величественный Ксаверий высился за рулем. Алиса чуть присела и, покачивая зонтиком в сторону школы принялась говорить. Ни с того, ни с сего в голову мне пришла мысль, что пока Алиса не сбудет с рук мотающегося по коридору джентльмена, Ксаверия мы в школе не увидим. И тут же в вестибюле раздались торопливые шаги, и давешняя моя знакомица, Аня Бусыгина подбежала к хохлатому посетителю.

– Ты здесь. Уже?

Мужчина судорожно вздохнул, несколько раз быстро поцеловал ее строгое личико, поднял девочку на руки и так сделал несколько шагов по вестибюлю. Потом он поставил ее на ноги, и Аня при этом придержала юбку и строго взглянула на меня. Посетитель напротив, позабыл о моем присутствии.