Неуместное влечение - [10]

— Лонг-Айленд. Поместье Каррингтонов, — сказал он Вальтеру и расслабился в кресле, включая свет и закрывая перегородку.

Кейт наблюдала за тем, как черное стекло ползет вверх, ее сердце колотилось в горле. Она прижалась к двери, словно готовясь выпрыгнуть, если он посмеет подвинуться к ней ближе. Он ее не винил. Один ее запах, с одурманивающими ароматами ванили и цитруса, заставлял его отбросить все правила приличия и овладеть ею сейчас, не задумываясь о последствиях. Но нет. Он собирался насладиться соблазнением, прежде чем раздавить ее.

— Пристегнись, — сказал он спокойно. — Мы не хотим рисковать твоей очаровательной шеей.

Она вздрогнула и потянулась за ремнем, плотно застегивая его вокруг себя. Затем сжала трясущиеся пальцы и уставилась на свои руки.

Он дал ей время, чтобы успокоиться, пока думал о своих планах. Он отреагировал на ее восхитительный поцелуй сильнее, чем предполагал: вид ее припухших губ, обнаженных плеч и шеи сливался с воспоминаниями о той Кейт, которой он когда-то дорожил. Он не хотел смешивать Кейт из своей памяти с холодной красавицей, которой она была на самом деле. И ему не нравилось, что поцелуй объединил эти образы.

Кейт из его воспоминаний не существовала. Никогда. Он должен помнить, что под ее очаровательной внешностью скрывалась жестокая, мстительная лгунья, которая использовала мужчин для своего удовольствия. Он не мог позволить себе забыть, как она играла им, а потом избавилась от него. Несмотря на то что время сделало красоту Кейт еще более совершенной, он не мог позволить эмоциям взять над собой верх. Да, за эти годы ее тело обрело соблазнительные изгибы и черты ее лица стали взрослыми. Но это не имело значения. Он говорил себе, что был рад увидеть испуг в ее больших глазах, чистых, как Карибское море, в котором они купались в детстве. Скорбь из-за смерти отца превратила ее лицо в подобие камеи: тонкие скулы, узкие брови и розовые губы. Он хотел насладиться ее печалью, ее болью, но их поцелуй изменил его чувства. И это было неприятное ощущение.

Этан открыл бар, налил стакан скотча и протянул ей:

— Выпьешь?

Она покачала головой, не глядя на него. Он сделал обжигающий глоток. Не помогло.

Профиль Кейт продолжал притягивать его взгляд. Наблюдая за игрой света и тени на ее лице, он подумал, что у нее должна была быть причина, чтобы не выйти замуж. Предложения наверняка были. И если не из-за ее красоты, то из-за богатства. Но она все их отклонила, с таким же холодным пренебрежением, какое показала ему. Она была дочерью своего отца, в конце концов, и ни один мужчина не будет для нее достаточно хорош.

Он сделал еще один глоток скотча, пока в голове мелькали картинки его будущего триумфа. Скоро он найдет с ней удовольствие, поглотит ее крики и заставит просить больше и больше. А потом он уйдет. На этот раз он будет принимать решение. Может быть, тогда он сможет уничтожить свои воспоминания, которые до сих пор всплывали в его голове. Может быть, тогда он больше не будет видеть ее губы, ее брови и шею в лицах незнакомок. Может быть, тогда он поймет, что она ничем не отличается от остальных женщин, с которыми он встречался. Пустая. Забываемая. Заменяемая.

Однажды он удовлетворил свою неуместную страсть к Кейт, однажды он стер все следы подростковой мечты. Он не обманывался надеждой, что когда-нибудь найдет свое счастье. И он не хотел любви. Он перестал верить в эти сказки много лет назад. И теперь ему достаточно будет просто избавиться от нее и доказать, раз и навсегда, что она ничего для него не значит.

Они проехали несколько миль, прежде чем голос Этана перебил ее размышления:

— Скажи мне, Кейт, почему я не видел тебя на соревнованиях по выездке?

Она взглянула на него, не сумев прочитать его взгляд. Она не доверяла ему. Как он мог так целовать ее и остаться совершенно бесстрастным? Она смотрела на него, и ей казалось, что этого поцелуя никогда не было. Она все еще помнила его руки на своем теле. Она до сих пор чувствовала возбуждение, затаившееся, мерцающее в воздухе между ними. И она не знала, как сможет пройти по минному полю их прошлого, не раскрыв перед ним своих чувств.

— Я больше не соревнуюсь, — ответила она.

— Нет? — Он недоверчиво поднял бровь. — Но лошади и скачки были всей твоей жизнью.

«Ты был моей жизнью».

— У меня появились другие интересы, — сказала она, пожав плечами.

Он прищурился:

— Это из-за несчастного случая?

— Что?

— Твой несчастный случай, — мягко проговорил он. — Ты из-за этого перестала ездить верхом.

— Как ты узнал об этом?

— Я так понимаю, тебе повезло, что ты вообще выжила, не говоря о…

— Я не знаю, кто рассказал тебе все это, — перебила она. — Но они явно преувеличили.

Она не перенесет, если он узнает о ее поврежденном теле и о шрамах, которые навсегда покалечили ее. Она не перенесет его жалости.

— Как ты видишь, я в порядке. Ничего ужасного не произошло.

— Но ты прекратила ездить верхом.

— Мне больше это не нравится.

Он засмеялся:

— Тебе? Не нравится верховая езда?

Она рассердилась из-за его насмешливого тона:

— Почему в это так сложно поверить?

Изогнутая бровь сказала ей все, что она хотела знать.