Неугомонный - [16]

Архилоха не смущала поэтому разбойничья жизнь. Он восторженно описывает в песнях свою жизнь — жизнь воина по призванию и поэта:

Я служитель царя Эниалия,[12] мощного бога,

Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком...

И пищу, и вино Архилох добывал грабежом:

В остром копье у меня замешан мой хлеб. И в копье же

Из-под Исмара[13]вино. Пью, опершись на копье.

Паросские колонисты были сильнее наксосцев и фракийцев в отдельности и могли не бояться ни тех, ни других. Но возникла новая опасность. Произошло то, чего паросские колонисты никак не могли предвидеть. Наксосцы заключили военный договор с жившим на Фасосе фракийским племенем сапов для совместной борьбы с отрядом Главка. Вместе они представляли страшную силу: многочисленные, но плохо организованные варварские отряды получили опытных греческих предводителей.

Нужен был испытанный, уравновешенный и бесстрашный полководец, а Главк для этой роли не годился.

Хотя Архилох и прибыл на Фасос на средства Главка, он и не думал угождать руководителю колонии. Он признавал, что Главк внушает к себе уважение и что он хороший правитель, но ему уже приходилось сражаться рядом с Главком, и поэтому он знал, что Главк нервничает в бою, очертя голову бросается в пекло. Главк не в состоянии спокойно обдумывать обстоятельства во время боя и не годится в военные предводители. Архилох говорил в своей песне:

Нет! Не люб мне вождь высокий, раскоряка-вождь не люб,

Гордый пышными кудрями и подстриженный слегка.

Пусть он будет низок ростом, ноги внутрь искривлены,

Но ступал чтоб ими твердо и с отвагою в душе!

Главку пришлось согласиться с этими прямыми и откровенными дружескими словами Архилоха, и во главе войска был поставлен старый, опытный воин.

Опасения Архилоха оказались напрасными: наксосцев погубила их собственная жадность. Сапы прислали им в дар слитки чистого золота, и наксосцы решили, что у сапов, наверное, имеются целые горы этого металла. Вождь наксосцев прибыл к сапам безоружным; его сопровождали жрецы и музыканты в праздничных одеждах, играющие на лире и на флейтах. Сапы радушно приняли их и устроили общий пир. Но за этими послами тихонько крались вооруженные греки. Они устроили массовую резню, надеясь отобрать у сапов золото. Однако наксосцы просчитались: к сапам пришли на помощь другие фракийцы и перебили много наксосцев. Паросцы, узнав через некоторое время о происшедшем, не упустили случая напасть со своей стороны на соплеменников-греков. На этот раз победа была полная: наксосцы бежали в страхе. Архилох в своем стихотворении, описывая эту победу, говорит, что впереди паросского войска невидимо шла богиня Афина:

Впереди же нас в бою

Милосердно шла Афина, громовержца Зевса дочь,

Бодрый дух вливая в сердце заробевших воинов.

Наксосцам пришлось убираться с Фасоса, а их пашни, «по воле олимпийских богов», были поделены между паросскими колонистами.

И тут впервые Архилох стал сомневаться в том, что греки благороднее варваров. Варвары приняли небольшое безоружное греческое посольство с почетом и радушием, хотя им ничего не стоило нарушить клятву и убить эту маленькую группу людей, а греки, вероломно нарушив клятву, напали на угощавших их хозяев!

Да и вообще жизнь на Фасосе не понравилась Архилоху. Сюда устремились в погоне за золотом разорившиеся люди, бедняки и преступники со всех концов Греции:

Будто голь со всей Эллады в этом Фасосе сошлась!..

Постоянно приходилось опасаться, что на колонистов снова нападут либо фракийцы, либо жадные искатели счастья — греки других городов. Люди молили богов о том,

Чтоб над островом нависший камень Тантала[14] исчез.

И природа Фасоса не радовала глаз поэта. Он привык к веселым садам и полям паросских деревень, к зеленым лесным дубравам и уютным гаваням родного острова. Уезжая из Пароса, он думал, что попадет в еще более красивое место: он беседовал с греками, побывавшими во Фракии, и они говорили ему, что эта страна много живописнее Пароса! А приехал он на дикий, угрюмый остров, перерезанный каменистым горным хребтом, поросшим лесом, отроги которого круто свергались в море:

Как осла хребет,

Заросший диким лесом, он вздымается,

Невзрачный край, немилый и нерадостный, —

Не то что край, где плещут воды Сириса.

По серым скалам острова лишь кое-где были разбросаны некрасивые, наскоро построенные домишки жителей. Трудно было полюбить этот край!

Восхищение военной жизнью и жажда военной славы тоже постепенно проходили. Отряды колонистов переправлялись на лодках и высаживались на фракийском побережье. Архилох мечтал, что он будет храбро сражаться с каждым, кто захочет помешать покою и счастью колонистов, и получит наконец возможность избавиться от треволнений и зажить спокойно, обрабатывая свой клочок земли. Но его ожидания не сбылись.

Отряды колонистов стремились во что бы то ни стало любыми средствами захватить золотые россыпи. Одни нападали на мирных греков из других городов, которые владели тогда золотыми россыпями, и отбирали у них эти россыпи; другие вожаки колонистов в это время натравливали одно фракийское племя на другое, заключали с фракийскими племенами скрепленные клятвами договоры дружбы и нарушали их. Войско добывало пропитание тем, что нападало неожиданно на фракийские племена, убивало мужчин, уводило в рабство женщин и детей, отбирало припасы. Архилох все яснее понимал, что он находится не в кругу героев, а среди бандитов и убийц. Вот как он описывает одну из «замечательных побед» над фракийцами: