Неудержимая. Моя жизнь - [91]

Мы сразу же стали готовиться к слушаниям. Я приводила в порядок свои бумаги и записи и одновременно изучала мельдоний. Я хотела знать о нем все. Между тем меня временно отстранили от соревнований. Я начала пропускать турниры: Индиана-Уэллс, Майами. Будущее казалось покрытым мраком неизвестности. В тот момент все выглядело так, что я никогда не смогу вернуться, но я продолжала тренироваться. И не только для своего физического состояния, но и для психического здоровья тоже.

Однажды я заметила, что тренировка дается мне с большим трудом.

– Мария, когда ты будешь на слушаниях, – сказал Свен, усаживая меня рядом, – я хочу, чтобы ты была в наилучшей форме среди всех, находящихся в комнате.

– Ну, это будет не так уж сложно. – Я искоса посмотрела на него.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – продолжил он. – Я хочу, чтобы и физически, и психологически ты была такой сильной, что они не смогли бы нанести тебе вред.

В те недели я тренировалась больше, чем когда-либо. В тот июнь я вполне бы могла выступить на Открытом чемпионате Франции. Я была в прекрасной форме. Тренировалась я на грунтовом корте за чьим-то домом в Пало-Верде. Обычно я тренируюсь на отдаленном корте в теннисном клубе. Он максимально закрыт от всех, но все-таки хорошо виден всем, кто проходит мимо него. А мне нужна была уединенность. Правда, от своих собственных тревожных мыслей бежать было некуда. Я боялась смотреть на экран телефона и в то же время не могла оторвать от него глаз. Он напоминал мне кольцо, которое уничтожает Голлума во «Властелине Колец». Он был моей «прелестью». Казалось, он вибрировал каждый раз, когда я на него смотрела, и сам прыгал мне в руку, как только я о нем задумывалась. Кто знал, какие еще ужасные новости ждут меня? Я боялась, когда на экране появлялось имя Макса – сердце уходило в пятки – ну, «что еще случилось?». И в то же время мне нужно было с ним говорить. Каждую минуту. Его звонки приводили меня в волнение, которое только его звонки могли успокоить. В конце концов я уже даже не знала, чего боюсь. Знала только, что мне страшно. Все время.

Первые слушания состоялись в офисном здании в Лондоне в июне 2016 года. Помню, как я в тот день проснулась в гостинице «Роузвуд» возле Ковент-Гардена. Кровать была громадная и очень удобная, и на мгновение я почувствовала себя счастливой, потому что забыла, зачем я в этом городе, в этой гостинице и в этой кровати. Но потом вспомнила. При входе у меня спросили мое имя и поинтересовались, прибыли ли члены моей семьи. Я рассмеялась. Члены моей семьи редко присутствовали на турнирах, в которых я играла. Так почему они должны прибыть на мой суд? Слушания проходили в помещении, которое чем-то походило на зал для заседаний совета директоров. С моей стороны присутствовали Макс и два моих адвоката. С их стороны это был глава антидопинговой комиссии ITF и их адвокаты. Свидетельские показания мы давали всем трем членам комиссии.

Весь процесс был организован таким образом, чтобы я потерпела неудачу. Все три члена комиссии были назначены ITF. Имя председателя комиссии даже стояло в списке адресатов того первого письма, после которого начался весь этот кошмар. Другими словами, мое дело, начатое ITF, рассматривалось той же ITF. Как такие слушания могут быть честными и непредвзятыми? Ответ очень прост – это невозможно. Именно поэтому мой адвокат посоветовал мне не ждать справедливого или даже сколько-нибудь порядочного завершения этого раунда слушаний. Нам надо проиграть здесь, с тем, чтобы мы могли обратиться в следующую комиссию, где и состоится справедливое рассмотрение вашего дела. Я была в шоке.

– Вы хотите сказать, что мне придется проходить через это дважды?

Даже мысль об этом была мне противна. Показания я давала несколько часов. А потом, когда я не давала показаний, я должна была сидеть в комнате и слушать, как противоположная сторона называет меня сидящей на допинге и мошенницей. Но одна вещь позволяла мне чувствовать себя уверенной. Я знала, что говорю правду. Я не пыталась утверждать, что с пробой произошла ошибка, или что я не принимала препарат, или что я принимала его только до момента запрета. Я призналась, что принимала его в январе 2016 года. Но это была простая ошибка. Разве это не очевидно? Я не знала, что препарат запрещен или что с ним какие-то проблемы. Он не стимулировал мою игру и не влиял на меня, как на спортсменку. Мне сказали, что я должна принимать его от сердца, и я принимала его именно от сердца. Что же касается нарушения запрета, то это просто глупый недосмотр. Но ITF заняла жесткую позицию, которую они провозгласили агрессивным тоном. Что за нелепая и в то же время приводящая в бешенство ситуация? О чем мы вообще спорим? Я прокололась. Не проверила пересмотренный список запрещенных веществ. Но и они тоже прокололись. Они должны были более четко сообщать об изменениях в этом списке. Они должны были отметить изменения флажками, кричать о них на всех углах. Или хотя бы сделать несколько телефонных звонков агентам, чтобы те заранее предупредили игроков? Вместо этого федерация ждет, когда спортсмен сам прочешет весь этот длинный список и обнаружит изменения. Принимая во внимание то, что мельдоний был в списке наблюдаемых препаратов в течение всего 2015 года, они знали, что он присутствует в моем организме. Я сдаю кровь и мочу вот уже много лет. Почему же не предупредить меня о том, что происходит? Все это напоминало подставу и ловушку. Не проходило дня, чтобы я не размышляла о том, кто пытается добить меня.