Допив вино, Конан бесцеремонно объявил:
— Мы останемся здесь на ночлег. Вероятно, проведем у тебя несколько дней. Нас разыскивает городская стража, так что попрошу тебя, Тульпис, убедительно попрошу — не болтай о том, что нас видел. Иначе в следующий раз я не буду столь снисходителен к твоим слабостям. Человечек ты маленький, а слабости у тебя большие, и, боюсь, рано или поздно они причинят тебе не приятности размером со слона.
* * *
Если Саламар рассчитывал на спокойную жизнь в таверне у Тульписа, вдали от шума и беспокойств, охвативших Аграпур в эти дни, то он сильно ошибся.
После прекрасно проведенной ночи, которую гирканец проспал в настоящей кровати, укрываясь настоящим одеялом и с подушкой, набитой свежим сеном, под головой, Саламар был вынужден вернуться к трудностям и невзгодам.
Началось все, естественно, с Конана. Неутомимый киммериец был на ногах с рассветом и вскоре растолкал Саламара.
— У тебя много дел, — сказал Конан, неприятно усмехаясь.
— У меня? — Саламар сел, сонно потирая глаза. — Для чего ты разбудил меня? Что тебе от меня нужно?
— Я спас тебя из тюрьмы, — напомнил киммериец. — Если бы не я, ты сейчас уже сгорел бы заживо. Или дожидался бы палача, который отрубит тебе руку. Воровать — и то толком не умеешь!
— Я же говорил, что я неудачник, и все мое невезение — от этого предм… кх. — х! — Саламар закашлялся, не желая раздражать могучего варвара.
Конан снизошел к его стараниям не раздражать собеседника и сделал вид, будто не расслышал последнего слова, утонувшего в приступе неистового кашля. Дождавшись, чтобы гирканец успокоился, варвар продолжал:
— Итак, дружище, во г что мне удалось вытрясти из нашего хозяина. Во время каждого из пожаров сгорело по одному человеку. И это, думается мне, неспроста.
— Мы это вчера обсуждали, — зевнул Саламар. — Боги, Конан! Когда ты успокоишься? Я так устал!..
— Ты сидел в тюрьме и ровным счетом ни чем не занимался, — напомнил ему киммериец.
Саламар взвыл:
— Конан! Ты — варвар и убийца!
— Не смею отрицать очевидного. — Конан вздохнул.
— В тюрьме я, позволь заметить, не отдыхал — как ты изволишь выражаться, — а страдал. Это занятие отняло у меня уйму сил. Конан! Пожалей меня!
— Нет уж, — отрезал киммериец. — Ты будешь делать то, что я велю. А велю я тебе следующее. Ты должен обойти все пожарища и поговорить там с людьми. Потолкуй о том, о сем. Расспроси их о разных деталях. Я хочу, чтобы ты узнал как можно больше о погибших. Мы обязаны выяснить, какая существовала между ними связь. От этого многое зависит…
— Я сделаю все, что ты потребуешь, Конан, — заверил Саламар, видя, что спорить с варваром бесполезно. — Ты только корми меня вовремя и объясняй, ради всех благодетельных божеств Хайбории, зачем тебе нужно разбираться в аграпурских пожарах. Ты ведь не метишь на место главного тушителя пожаров в Аграпуре?
Конан сморщился.
— Здесь творится колдовство, я это чую, — сказал киммериец. — Я ненавижу колдунов. У меня от них мороз по коже. Они причиняют бедствия людям… и преследуют меня. И для того, чтобы колдуны начали меня преследовать, мне, заметь, не пришлось ничего глотать, — просто я убил пару-другую этих негодяев, вот они и видят во мне угрозу. Кстати, правильно делают… Такого объяснения тебе достаточно?
— Ну, я ведь понимаю, что всей правды ты мне не скажешь, — обреченно махнул рукой Саламар.
— Правильно понимаешь.
— Хорошо… — Гирканец вздохнул. — Но почему я? Почему ты сам не можешь пойти?
— У меня запоминающаяся внешность, а стражники нас уже разыскивают, — сказал Конан невозмутимо и не без удовольствия отметил, что его собеседник позеленел от страха. — Тебя же они не узнают.
— Я тоже выделяюсь в толпе, — сказал гирканец.
— Ты переоденешься женщиной, вот и обманешь всех.
— Я… не могу. Я все-таки воин. Как мне переодеваться женщиной, Конан! Ты хочешь, чтобы я совсем перестал уважать себя?
— Если я тебя не уважаю, то и тебе подобный подвиг под силу… Какой ты воин? — безжалостно сказал Конан. — Ты вор, и к тому же неудачливый. Сам ведь рассказывал, что изучал жизнь и привычки продажных женщин. Тогда тебе это понадобилось для того, чтобы втереться в доверие к бедной разбогатевшей шлюхе. Теперь воспользуйся своими знаниями ради того, чтобы спасти свою шкуру.
— А я не могу спасти мою шкуру попросту убравшись из Аграпура? — с безнадежной надеждой спросил Саламар и глянул на Конана просительно.
— Нет, — сказал Конан и потрогал большой кинжал, висевший у него на поясе.
* * *
Женская одежда, как выяснилось, вовсе не стесняла Саламара. Собственно, не существовало такой уж непроходимой границей между женской одеждой и мужской, во всяком случае, для гирканца: туника — чуть длиннее, покрывало — чуть более просторное. Не возникло особенных трудностей и с тем, чтобы изображать женскую походку. Нужно было семенить, опустив голову — большего и не требовалось. Молодое смуглое лицо, видневшееся из-под покрывала, большие темные глаза, наполовину скрытые черной тканью, — все это превращало Саламара в «истинную женщину».
Конан, во всяком случае, остался доволен. «Тебя никто не узнает, даже если будет приглядываться, — заверял своего приятеля варвар. — Только будь осторожен: одинокая женщина легко попадает в неприятности. Держись как служанка знатной госпожи, которую отправили с поручением разузнать новости. Не вздумай изображать из себя важную даму! Похитят — не успеешь и глазом моргнуть. А похитители женщин, как правило, не слишком церемонятся. И когда тебя разденут, то обмана не простят. Нет ничего хуже разочарованного насильника. Их фантазии бывают порой изощренно жестоки».
