Нетерпеливые - [6]

Рыдания Зинеб сделались реже; постепенно нарастая, они затем замирали, сменяясь все более продолжительным молчанием. Паузы мне как раз хватало на то, чтобы снова погрузиться в полузабытье. В последние дни я испытывала стойкое желание поспать как можно дольше, которое нельзя было назвать неосознанным. Сны никогда мне не снились; во всяком случае, от них у меня не оставалось никаких воспоминаний. Только странное ощущение при пробуждении будто я покинула какой-то таинственный густо заселенный дом. Я не только выныривала из сна, я расставалась с кем-то, с чьим-то лицом, которое не решалась узнать, с именем Салим. И это влечение пугало меня.

Меня разбудило необычно затянувшееся молчание Зинеб. Я принялась ее разглядывать. Лицо ее утратило всякое выражение, как у человека, исчерпавшего свое страдание до дна. Теперь, когда я уже не могла спать, ее немота меня раздражала. Мне захотелось разбередить ее рану.

Невинным тоном я спросила:

— Он что, запрещает тебе идти к своим?

— Да! — вздохнула она. — Выходит замуж дочь наших соседей. Они большие друзья моих родителей. Завтра будет празднество, наняли оркестр, танцовщиц… Как бы я хотела там побывать… Что скажут родители? И все женщины, когда не увидят меня?

Зинеб очень беспокоило, что скажут о ней люди; теперь я понимала, почему Фарид бросил ей тот суровый запрет, который разбудил меня сегодня. Должно быть, Зинеб попыталась укрыться за веским, по ее разумению, доводом: «Мне надо туда пойти… что скажут люди?» Фарид, видимо, почувствовал, как в нем закипает гневное желание сокрушить этот страх, который подавляет человеческие существа, вместо того чтобы их ожесточить. Как и у всех слабых натур, у этой женщины в самой ее трусости таились неиссякаемые запасы лицемерия.

— Знаешь, при Фариде тебе не следовало бы тревожиться о суждениях других. Это его раздражает…

Зинеб гнула свое:

— Но ведь это сущая правда, уверяю тебя…

Какое-то время я задумчиво смотрела на нее. Не знаю, что толкнуло меня тогда объяснять ей, «как нужно вести себя с мужчинами». Главное с ними — помалкивать; если и заупрямишься, то лишь с тем, чтобы впоследствии подчиниться с еще большей покорностью и тем самым удовлетворить его самолюбие самца-завоевателя… Я долго развивала эту тему, с удивлением обнаруживая в себе целый кладезь мудрости, о которой и сама не подозревала.

Лицо Зинеб, державшейся в тени, смягчилось. Она слушала меня с наивным вниманием. В этом молчании чувствовалось ее вечное боязливое поскуливание.

Я понимала Фарида. За его немногословием скрывалась прирожденная гордость, и он, наверное, не раз испытывал презрение при виде этого побежденного существа. Ему, настоящему мужчине, выбрали в жены какую-то пустышку. Лелла все твердила о том, какое это уважаемое семейство, какое строгое она получила воспитание, как хороша собой. Фарид видел ее фотографию. Снимок вышел удачный: фотограф сумел выгодно подать ее каштановую копну, робкий взгляд вышел мечтательным, изображение было подернуто дымкой, так что Фарид, должно быть, вообразил себе этакое сказочное создание.

Бедный Фарид! Наверное, это уже не Зинеб, а его я жалела, когда заключала свои поучения:

— Даже если он покажет тебе черную нитку, а ты будешь знать, что он хочет услышать от тебя, что она белая, то нужно назвать ее белой… Это единственный способ жить в согласии с мужем.

В эту минуту вошла Лелла. Не глядя на нее, я спокойно, с расстановкой закончила фразу. Когда я подняла глаза, она уже стояла между нами у кровати. Пряча суровость под напускной снисходительностью, она спросила:

— Все еще спишь?

— Мы разговаривали, — ответила я сухо. Фарид не хочет отпускать ее на свадьбу, которую играют завтра у ее родителей…

Обычно достаточно было лишь намека на малейшее событие в отношениях между Фаридом и его супругой, чтобы Лелла замкнулась в сдержанности. На этот раз, однако, она спросила, обернувшись к Зинеб:

— Это правда?

Зинеб мрачно кивнула.

— Да… — начала она.

Лелла выслушала ее объяснения до конца.

— Я сама поговорю вечером с Фаридом, — решила она. — К тому же и меня звали на эту свадьбу. Я-то идти не собиралась, но, раз так поворачивается дело, я пойду, чтобы он отпустил тебя со мной.

Зинеб, не смея поверить такому везению, зато успев перепугаться, кинулась ее отговаривать:

— Только не говори ему, что узнала об этом от меня…

— Не волнуйся, пойдешь.

Потом вдруг, обращаясь уже ко мне, Лелла добавила:

— А тебе не мешало бы подняться. Вот-вот подойдет время завтрака и вернется Фарид. Не стоит портить ему настроение.

И удалилась, прежде чем я успела прочесть что-либо на ее лице.

* * *

Со времени моей последней встречи с Салимом прошло четыре дня. Свидание, которое он мне назначил, покоилось во мне ничего не говорящей датой. У меня была неделя на то, чтобы решить, пойду я или нет. Она казалась мне вечностью, и каждая ее минута протекала в восхитительном волнении. Я не торопилась прийти к мигу решения.

Решение — шаг серьезный, говорила я себе с искренней убежденностью, пытаясь подвести под него какую-то мораль. Ведь если у меня и не было принципов, то как раз не из принципа, а потому, что до сих пор меня считали нужным учить лишь обычаям жизни, а не ее правилам.