Нет ведьмы яростней - [33]

Теперь я понял и причину сердечного приступа мистера Харшоу. Скорее всего, на него подействовал ее вид, когда она явилась полуголая и босая среди ночи. Между ними произошла стычка — словесная, а может быть, и стычка в буквальном смысле слова. Больному человеку достаточно пустяка, чтобы случилось непоправимое. Но это, собственно, ничего не меняло. Ведь она знала, что Саттона убил я. Значит, я должен заткнуть ей рот. Только как это сделать?

Теперь я понял другое. Саттон не видел меня в переулке в день пожара! Это она рассказала ему обо всем! Иначе он давно бы уже стал меня шантажировать. А рассказала она ему, чтобы отомстить мне.

— Вы неважно себя чувствуете, мистер Медокс? — внезапно услышал я ее голос.

Глаза ее смотрели невинно. Она явно потешалась надо мной.

"Она совсем тронулась, — подумал я. — Ведь нельзя же так играть с огнем? Или она не понимает, что может довести меня до такого состояния, что я просто-напросто прикончу ее… Нет, она не тронулась, — ответил я сам себе. — Все сделано с твердым расчетом. Ведь она нарочно пригласила сюда Глорию".

— Нет, нет, что вы, миссис Харшоу! Я в полной форме! Может быть, только немного устал.

Мы все присели у столика для коктейлей.

— Я понимаю, что вас беспокоит. Вы не знали, как я поступлю с делом после смерти мужа, и, естественно, боялись за свои места. Но вы и меня должны извинить. Когда у человека большое горе, он может и забыть кое о чем…

"Что у нее на уме? — подумал я. — Ведь она что-то замышляет, в этом нет никакого сомнения".

А Долорес между тем продолжала:

— Мой покойный супруг надеялся, что и после его смерти дело его будет процветать. Поэтому он все время вносил в свою записную книжку наблюдения, расчеты и так далее. Есть там и кое-какие планы, которые он хотел претворить в жизнь. Я все это сохранила и думаю теперь, что не мешало бы мистеру Медоксу познакомиться с этим…

С этими словами она протянула мне записную книжку и еще какие-то бумаги.

Взглянув на верхнюю, я сразу понял, что не смогу ее убить. Это была копия документа, подлинник которого находился или в сейфе, или у адвоката.

Он начинался так:

"ЭТО ЗАЯВЛЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПЕРЕДАНО ПРОКУРОРУ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ…"

И в нем она рассказывала абсолютно обо всем. Даже те детали, о которых я не знал. Так, например, только сейчас я узнал, что она в ту ночь еще раз ездила к домику Саттона и, найдя его мертвым, поняла все.

Я до конца прочитал бумагу. Да, выхода не было. Моя жизнь полностью зависела от нее. Даже если она погибнет от какой-нибудь болезни или нелепой случайности, мне можно будет готовиться к электрическому стулу. Теперь мне, как это ни нелепо, надо было защищать и оберегать ее.

Я сложил бумагу и поднял глаза. Глория сразу поняла, что в этой бумаге содержалось что-то неприятное для меня, но миссис Харшоу снова заговорила:

— А теперь поговорим о ваших неприятностях, мисс Гарнер. Вы понимаете, что мистер Медокс просто обязан был рассказать мне о вашей растрате. Но он же и упросил меня дать вам возможность рассчитаться…

Меня словно обухом ударили. Вот это удар! И, собственно говоря, это конец! Наверняка, когда она рассказала Саттону про меня, тот ответил откровенностью на откровенность. Он рассказал ей о Глории. А я-то позволил этой женщине удрать, приняв ее за Глорию.

И теперь моя девочка сидела на кушетке бледная и растерянная. Она смотрела на меня испуганными и в то же время вопрошающими глазами, ожидая от меня чего-нибудь: жеста, взгляда, слова. Но я не мог шевельнуться, и она, наконец, тоже отвела глаза.

Меня никто не заставлял держать ее в неведении, и я мог рассказать ей правду. Ужасную правду… Но разве это что-нибудь изменило бы? Конечно, нет! Все равно я ее теряю навек. И я промолчал.

Она поднялась — стройная, молодая и красивая, такая близкая и в то же время недоступная для меня — и спокойно сказала:

— Я благодарю вас, миссис Харшоу. И можете быть уверены, я возмещу растрату. А теперь, может быть, вы позволите мне уйти?

— Я провожу вас, Глория, — с готовностью сказал я.

— Нет, не надо. Я… я лучше пройдусь пешком.

Она вышла из дома, прошла по гравийной дорожке и вскоре исчезла за поворотом.

Я посмотрел на Долорес. И к этой женщине я буду прикован до конца своей жизни!

Долорес какое-то время смотрела на меня, а потом проговорила с усмешкой:

— Хотел променять меня, женщину, жаждущую твоей любви, на какую-то девчонку! Глупец!… А теперь будешь валяться у моих ног и молить, чтобы я вышла за тебя замуж. Ведь теперь тебе нужно будет оберегать меня и следить, чтобы со мной ничего не случилось.

По моим глазам она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно. Я прыгнул на нее и схватил руками за горло. Ярость колотила меня, и мне хотелось лишь одного: убить эту суку. Чем я, в конце концов, рискую? Только своей жизнью.

Она уже хрипела, когда я внезапно отпустил ее. В последний момент я все-таки опомнился.

— Вот видишь, Гарри… — едва слышно прошептала она.

Она поправила прическу, взглянула на свою грудь, обнажившуюся в борьбе, и снова улыбнулась.

Я пытался не смотреть на нее. Она лежала на кушетке, почти голая, растрепанная и сексуальная, обольстительная и манящая. А аромат, исходивший от нее, приятно щекотал мне ноздри, вызывая неистовое желание обладать этой женщиной…