Нет прохода - [2]

— Вы выслушаете мою мольбу? — настаивает дама. — Вы не будете глухи к отчаянной просьбе такой просительницы с разбитым сердцем, как я?

— Боже, Боже, Боже мой! — плачет Салли. — Что я скажу, что я могу сказать! Не говорите о мольбах. Мольбы возносятся ко Благому Отцу всего земного, а не к няням, вроде меня. И постойте! Я еще пробуду на своем месте только полгода, пока другая молодая женщина не сможет подучиться. Я собираюсь выйти замуж. Я не должна была бы уходить со двора вчера вечером и не должна была бы уходить и сегодня, но мой Дик (это тот молодой человек, за которого я выхожу замуж) лежит больной, и я помогаю его матери и сестре ухаживать за ним. Не хватайтесь за меня так, не хватайтесь за меня!

— О добрая, милая Салли, — стонет дама, цепляясь с мольбой за ее платье. — Вы полны надежд, а я в отчаянии; пред вами лежит прекрасный жизненный путь, который уже никогда, никогда не сможет открыться передо мною; вы можете питать надежду стать уважаемой женой и матерью. Вы полная жизни, влюбленная женщина, но и вы должны умереть. Ради Бога, выслушайте мою горестную просьбу!

— О, Боже, Боже, Боже мой! — плачет Салли, причем ее отчаяние доходит до величайших пределов при произнесении местоимения, — но что же я должна сделать? И потом! Смотрите, как вы обратили против меня мои же собственные слова. Я сказала вам, что собираюсь выходить замуж, чтобы сделать для вас понятнее, отчего я оставляю свое место и почему не могу помочь вам, бедняжка, если бы даже хотела; а вы говорите так, словно я сама настолько жестока, что выхожу замуж и не помогаю вам. Это нехорошо. Ну, разве это хорошо, моя бедняжка?

— Салли! Выслушайте меня, моя дорогая. Моя мольба не о будущей помощи. Она касается того, что уже прошло. Ее можно передать в двух словах.

— Ну, вот! Это еще того хуже, — восклицает Салли, — вы думаете, что я понимаю, что вы подразумеваете под этими двумя словами.

— Вы понимаете. Какое имя дали они моему бедному ребенку? Я ни о чем больше не спрошу, кроме этого. Я читала о правилах Воспитательного Дома. Он был окрещен в часовне и занесен в списки под каким-нибудь именем. Он был принят в прошлый понедельник вечером. Как они его назвали? — И в своей страстной мольбе дама опустилась бы на колени в вонючую грязь улицы, по которой они бродили — пустынной улицы без прохода, выходящей на темный сад Воспитательного Дома — но Салли удерживает ее.

— Нет, нет! Вы заставляете меня чувствовать, словно я хвалилась своей добротой. Дайте мне еще раз взглянуть в ваше милое лицо. Положите свои обе руки в мои. Теперь, обещайте. Вы никогда не спросите меня ни о чем больше, кроме этих двух слов?

— Никогда, никогда!

— Вы никогда не станете употреблять их во вред, если я скажу их?

— Никогда, никогда!

— Вальтер Уайльдинг.

Дама опускает свою голову на грудь няни, крепко сжимает ее в своих объятиях, шепчет благословение, произносит слова: «Поцелуйте его за меня», и уходит.

* * *

День месяца — первое октябрьское воскресенье 1847 года. Лондонское время на больших часах собора Св. Павла — половина второго пополудни. Часы Воспитательного Дома для подкидышей сегодня в полном согласии с соборными. Служба в часовне окончена и подкидыши обедают.

Как обыкновенно, за обедом присутствует много зрителей. Здесь два или три попечителя, целые семейства прихожан, меньшие группы лиц обоего пола, отдельные посетители разного положения. Яркое осеннее солнце бодро проникает в палаты Воспитательного Дома; и окна в тяжелых рамах, через которые оно светит и обшитые панелями стены, на которые оно надает, словно с картин Гогарта. Столовая девочек (в которой также обедают самые маленькие дети) привлекает всеобщее внимание. Опрятные служанки молча скользят около тихих и молчаливых столов; зрители ходят или останавливаются, где им заблагорассудится; нередко делаются замечания шепотом о наружности такого-то номера от такого-то окна; есть много таких лиц, которые способны привлечь к себе внимание. Некоторые из посетителей — обычные посетители. Они завязали мимолетное знакомство с некоторыми из девочек, сидящих в определенных местах за столами и останавливаются около них, чтобы нагнуться и сказать одно-два слова. Их доброту ничуть нельзя уменьшить тем, что эти места заняты наиболее привлекательными девочками. Монотонность длинных просторных комнат и двойных линий лиц приятно нарушается этими инцидентами, как бы они ни были незначительны.

Какая-то дама под вуалем ходит без спутника посреди толпы. Заметно, что никогда еще ее не приводило сюда ни любопытство, ни случай. У нее такой вид, словно она немного смущена зрелищем, и когда она проходит вдоль столов, то походка выдает ее нерешительность и неловкость в манерах. Наконец, она подходит к столовой мальчиков. Они настолько менее популярны девочек, что в этой столовой совершенно нет посетителей, когда дама заглядывает в двери.

Но как раз в дверях случайно стоит наблюдающая за столовой пожилая служанка: нечто в роде сиделки или экономки. Дама обращается к ней с обычным вопросом: сколько здесь мальчиков? В каком возрасте они обыкновенно начинают самостоятельную жизнь? Часто ли они имеют влечение к морю? Так продолжает она все тише и тише, пока не задает вопроса: «Который из них Вальтер Уайльдинг?»