Нет - [32]

— Посидите пока.

В плохо освещенном душном помещении дежурного по городу Кравцов сразу же почувствовал себя крайне неуверенно, как-то неуютно и одиноко. Он сидел молча. Злился и никак не мог сообразить, на чем бы сорвать копившееся в нем душное, какое-то унизительное озлобление.

Майор, пошелестев бумагами, подвигав ящиками письменного стола, приказал наконец дежурному милиционеру:

— Введите задержанного.

Хабаров вошел в дежурку очень спокойно, нисколько не спеша. На Викторе Михайловиче были синие тренировочные брюки, старая клетчатая рубашка. Кравцов заметил: лицо у Хабарова помятое, как после бессонной ночи. Виктор Михайлович усмехался — сдержанно и независимо. Кравцов не любил этой его усмешки. Хабаров поклонился начлету и в упор уставился на майора.

— Вам известен этот гражданин? — спросил дежурный по городу, обращаясь к Кравцову и никак не называя его.

— Конечно.

— Прошу назвать.

— Летчик-испытатель первого класса Герой Советского Союза Виктор Михайлович Хабаров.

— Герой Советского Союза?

Уловив в голосе майора не только удивление, но и некоторый налет то ли растерянности, то ли досады, Кравцов с удовольствием добавил:

— Да, да, Герой Советского Союза и, между прочим, полковник.

— Полковник?

— Именно полковник.

Кравцов взглянул на летчика. Тот держался так, словно речь шла вовсе не о нем и все происходящее в комнате его вовсе не занимало.

— Прошу обождать, — сказал майор Зыкин и вышел из комнаты.

— Что случилось? — спросил Кравцов, с удивлением разглядывая Виктора Михайловича. — Что ты натворил?

— Ничего не натворил. Вчера вечером вышел из дому, хотел взять у инженера провод…

— Какой провод?

— Обыкновенный — электрический. Гляжу, в подворотне какая-то пьяная шпана вяжется к девчонке. До слез довели, Ну, я цыкнул на них. А эти сопляки полезли. Один так и вовсе ножичком размахался, а другие больше слова произносили. Пришлось дать им ума. Двоих сбил, третий выскочил на улицу — и орать. Прибежали дружинники. Очень старательные оказались мальчики — с ходу кинулись крутить мне руки. А я не люблю, когда меня так ни с того ни с сего цапают. Дал им тоже ума. А теперь этот деятель утверждает, — летчик показал на пустой майорский стул, — что я кому-то повредил или челюсть или шею, находившуюся при исполнении служебных обязанностей. Вот так.

— Честное слово, Виктор Михайлович, ты хуже маленького. И тебя продержали тут всю ночь?

— Продержали.

— Но ты хоть объяснил, кто ты, что ты, откуда?

— А меня никто не спрашивал, кто я.

— Ты выпивши был?

— Странная идея — мне же сегодня с утра летать надо было. Хорошо хоть мама к сестре ночевать поехала. С ума бы сошла: вышел человек за проводом и пропал…

Здесь разговор оборвался, в комнату вернулся майор Зыкин.

— Прошу пройти к начальнику городского отдела.

Все встали и направились к двери. Первым поднимался по лестнице майор Зыкин, за ним следовал Хабаров, дальше — Кравцов, замыкал процессию дежурный милиционер. В коридоре второго этажа милиционер отстал.

В проеме между двумя широкими окнами висела Доска почета — монументальное сооружение из фанеры, расписанной под мрамор, подвыгоревшего плюша и тусклого золотого багета. У Доски почета Хабаров приостановился и стал разглядывать фотографии. При этом он громко сказал начлету:

— А ничего, Федор Павлович, симпатичные тут ребята работают.

— Ладно тебе, иди, — отозвался Кравцов. Но Хабаров не унимался:

— Ты зря торопишься, Федор Павлович, начальство подождет, я его лично всю ночь ждал. Погляди, красавчики какие, интеллектуальные ребята…

Майор Зыкин остановился у двери и ждал. Ждал молча.

Начальник городского отдела оказался пожилым, совершенно белоголовым подполковником. У него было румяное лицо, плотные щеки, чуть вздернутый симпатичный нос. Сними подполковник мундир, и сразу стал бы похож на добродушного, ушедшего в отставку футбольного тренера.

Вошедших подполковник встретил стоя.

— Привет авиации! — сказал подполковник. — Рад познакомиться. Садитесь.

Хабаров едва заметно поклонился.

Зыкин расправил плечи, подтянул живот и уронил вдоль корпуса руки.

— С обстоятельствами происшествия я ознакомился только что, — сказал подполковник, — и хотел бы уточнить несколько подробностей. Не возражаете, товарищи? — Все молчали. — Почему вы, Виктор Михайлович, отказались вчера дать письменное объяснение своим действиям?

— Разве я обязан был давать письменное объяснение? Я рассказал майору, что произошло, как произошло, почему произошло, и полагал, этого достаточно…

— Но майор записал ваши показания и предложил вам скрепить их своей подписью. Верно? А вы не пожелали расписаться. Так? Вот я бы и хотел знать почему.

— Вы запись видели?

— Запись содержит какие-нибудь несоответствия?

— Посмотрите. Очень советую. Вам должно быть любопытно.

Подполковник взглянул на майора Зыкина, и тот поежился под начальственным взглядом.

— Дайте запись, майор.

— Видите ли, товарищ подполковник… Но тут вмешался летчик:

— Я отказался подписать документ, где было написано «фактицки», «крометого», «поврижденные» и так далее. Но я полагаю, это не главный предмет для обсуждения. Прошу объяснить мне другое: если пьяная шпана пристает к девчонке, я должен вмешаться или пройти мимо? Полагаю — проходить не должен. Дружинники не разобрались, что к чему. Молодые, неопытные, но кто дал им право учинять насилие над человеком — крутить руки и так далее? Полагаю — беззаконием нельзя утверждать закон. И еще: вчера я просил майора пойти вместе со мной или послать кого-нибудь ко мне домой (тут всего двести метров), чтобы проверить документы, которых я не имел при себе. Неужели это трудно было сделать? От ответственности я уклоняться не собираюсь и не собирался. Просил простейшим способом установить мою личность и действовать в соответствии с законом. Какая же необходимость была держать меня в милиции до утра, вызывать товарища Кравцова?!