Нет имени тебе… - [21]

– Это-то зачем? – возмутилась Зинаида, увидев вино.

– Доктор велел.

– В самом деле… – неуверенно отозвалась Зинаида. – Так принеси посуду.

Все это мы поедали вдвоем у Зинаиды в комнате, говорили шепотом, заговорщицки переглядывались, опасаясь визита старой мегеры. Горбунья виновато хихикала. Как я поняла, таких шалостей в ее жизни раньше не случалось. Настоящее приключение! Бедная Зинаида!

12

Когда-то давно с моим покойным мужем Иваном пошли мы за грибами и заблудились. Уже смеркалось. Он шел впереди по горкам и низинкам, прокладывал путь через болотные кусты, похожие на спутанную проволоку, нервничал из-за меня, а я испытывала удивительное чувство, похожее на счастье. Я обожала это ощущение неизвестности, приправленной опасностью, но не настоящей, ведь я знала, что в конце концов мы выйдем из леса, все-таки не тайга, и медведей или волков мы не встретим, в крайнем случае – лося. И я не хотела, чтобы мы быстро нашли дорогу, даже устав, я длила в себе ожидание того, что предвидеть нельзя, и того, что можно: радости вернуться после приключения к обыденному, которое станет на время привлекательным. Разумеется, мы вышли из леса, появился огонек, и я радовалась, что идти к нему нужно через долгое поле. Огонек был в окне фермы, а потом шоссе, а потом грузовик до города…

Подобные случаи со мной происходили всю жизнь. Даже во сне я блуждала по незнакомым городам, и случалось, бродила по ним неоднократно, потому что узнавала улицы. Иногда я знала, как называется город, иногда – нет, но к реальности это в любом случае отношения не имело. Я ведь и по Петербургу ходила во сне, но он не был похож на город, в котором я жила. На этот, нынешний, он тоже не походил.

Даже с закрытыми глазами я по запаху, по особой тишине ощущала, что по-прежнему нахожусь в проклятой Коломне. Было раннее утро. Дождалась, пока часы в гостиной пробили шесть. Повторяя про себя: «Хочу домой!» – попробовала заплакать. Не получилось. Интересно, что присутствия отчаянья я в душе своей не обнаружила. Если только меланхолическую печаль…

Пошла в кухню и по дороге уяснила, что кухонные бабы спят и в коридоре на ларях и скамейках, и в самой кухне. Но спали не все. Марфа ставила самовар. Налила мне квасу, я попила и пошла досыпать.

Кто-то заглядывал ко мне, но окончательно разбудили стук и разговоры за стеной, а потом явилась Наталья, чтобы заняться моим туалетом. Получалось так, что теперь у нас с Зинаидой была одна горничная на двоих.

В соседней комнате начали выставлять зимние рамы. Я думала о поиске подворотни. Я не представляла, где эта Большая Мещанская, но что-то внутри меня в нетерпении дрожало и пело. Понятия не имею, откуда она взялась, эта уверенность, только я знала, что уже сегодня буду дома. Не знаю как, но скоро я вернусь в свой Петербург, в свое время.

Погода чуток разгулялась, солнце загадочно просвечивало сквозь облачную пелену. Я заглянула к Зинаиде, где бородатый дворник Егор, немолодой крепыш-коротыш, уже вынул внутренние рамы и распахнул окно. Пришли деревенского вида девушки (их наняли мыть окна и полы), но Зинаида отослала всех в мою комнату, а сама села возле клетки с голубем и спросила, не глядя на меня:

– Ну, что ж, не вспомнили, кто вы?

Вчера мы с ней чуть не подружками стали, а сегодня ее словно подменили. Взгляд недоверчивый, в разговоры не склонна пускаться. Возможно, сочла, что была излишне откровенна и любезна, и раскаялась. А может, тетка о тайном ужине проведала и устроила ей выволочку. Голубь, когда я его рассмотрела, действительно показался не обычным, не таким, как дикие сизари. Пропорции иные, хвост и ноги коротковаты, а клюв и шея толстоваты.

– Да, голубок-то особенный, – сказала я. – Не похож он на дикаря. И дело даже не в окраске. Это какая-то благородная порода.

– Несомненно, – голос Зинаиды потеплел. – Смотрите, что сейчас будет.

Она открыла клетку, сунула туда руку и, вынув голубя, поднесла к приоткрытым губам. Голубь приник к ним своим толстым клювиком и пощипывал их, так что складывалось полное впечатление, будто они целуются.

– Потрясающе! – Мое восхищение было немного наигранным, просто я заметила, что Зинаида оттаивает, когда я хвалю голубя, и в выражении лица появляется открытость, и в голосе доброжелательность. – Он совсем ручной!

– Может быть, сегодня его не отпускать? Подождать до завтра?.. – спросила она жалобно.

– Если решили, не надо откладывать. Вы хотите узнать, вернется он или нет? Так узнайте! – Зинаида гладила голубя по головке, спинке и целовала. – Смелее, – вкрадчиво сказала я. – Он обязательно вернется. Хотите, я его выпущу?

Я распахнула окно, и холодный воздух хлынул в комнату. Как они затхло живут! Зимой вообще не проветривают, а дымят ароматической свечкой, которая пахнет паленой газетой.

– Подождите, – попросила Зинаида, снова посадила голубя в клетку и стала рыться в каких-то коробочках-шкатулочках.

Я испытывала нетерпение и раздражение. Мы никогда не покинем этот дом! Но вот Зинаида нашла, что хотела, шелковую ленточку. Сняла с тоненького, словно детского, пальчика золотое колечко, продела в ленточку и повязала голубю на шею. Совершенно излишне, на мой взгляд. Я наблюдала молча, а она вынула голубя из клетки, понянькалась, поцеловала в клювик. Я распахнула окно, и она понесла его на вытянутых руках, но голубь не летел на волю. Руки у Зинаиды дрожали от напряжения.