Несущий перемены - [10]

Палатон рассказал Рэнду, что Звездный, Небесный и Земной дома начисто изгнали Огненный дом из своей истории и памяти. Но кое-кто из его потомков уцелел, и, по-видимому, именно они основали колонию на Аризаре. Как они открыли возможность союза людей и чоя, ни Рэнд, ни Палатон не знали, но они не теряли времени, исцеляя больных пилотов. Пользуясь своим восстановленным бахдаром, изменники принялись строить свой Дом. Рэнд покинул Землю, надеясь добиться благосклонности к человеческому роду и планете, но им воспользовались как существом второго сорта. Набор в школу проводился тайно, родители Рэнда не знали, что имеют дело с изменниками, которые никогда не собирались выполнить свои обещания помощи. Что касается самого Рэнда, у него никогда не было выбора – ему предложили звезды, и он согласился.

Палатон пошел на эксперимент, не зная ни сущности подобной связи, ни ее последствий. Они заключили союз, но чуть не потеряли все и не лишились друг друга, когда изменники-чоя бежали или были вынуждены бежать, увозя с собой тайну. Колония на Аризаре была уничтожена – вначале врагами, а затем уцелевшими чоя, которые не хотели оставлять за собой следов. Они бежали, бросив Рэнда и Палатона.

Теперь у Рэнда была сила, в которой так отчаянно нуждался Палатон, чтобы править, Чо и летать, но Рэнд не мог ни отдать ее, ни управлять ею. Не то чтобы ему хотелось отдать силу, позволяющую летать – Рэнд не желал навсегда отнимать ее у Палатона.

Он уже ясно понял, что если не сможет «разглядеть» три свечи, то никогда не сможет разглядеть лабиринты Хаоса, что необходимо для полетов.

Он чувствовал растущее нетерпение Палатона – и больше ничего. Но даже вдалеке друг от друга между ними существовала связь, сила, переходящая от одного другому. Иногда эта связь становилась невероятно прочной, временами – тихой, обычной и незаметной, как дыхание. А иногда исчезала, становясь неразличимой. Сейчас Рэнд чувствовал эмоции Палатона – досаду, гнев, нетерпение, отражающие его собственное раздражение.

И как можно научиться летать в таких шлемах!

Рэнд упрямо встал. Только теперь он смог разобраться в вихре мыслей.

– Я ничего не чувствую, – произнес он. Шлем приглушил его слова, но Рэнд знал, что Палатон его услышит, ибо чоя обладали поразительно острым слухом. Роговой гребень служил проводником звуковых волн и более чем достаточно заменял ушные раковины.

– Попытайся еще раз. Прислушайся. Прислушайся к своим чувствам, найди, где тепло и огонь, и потрескивание свечей.

Под шлемом было темно – так темно, что Рэнд мог разглядеть паутину вен на внутренней стороне век, тонкими нитями пересекающих черный бархат. Он держал глаза открытыми и мигал, как будто ожидал, что бахдар вот-вот даст ему зрение. Он привык пользоваться им подобным образом не так давно, прежде, чем во время Двухдневной войны не кончилось действие препаратов, блокирующих функции оптических нервов – эти препараты ему дали те же чоя, что обещали Палатону исцеление. Они считали, что человек, обладающий бахдаром, обезумеет, если только не приглушить его чувства. Начальная доза только ослепила Рэнда, однако бахдар частично восстановил зрение. Затем, во время атаки абдреликов, когда ему пришлось вести корабль вместо Палатона, бахдар уничтожил остатки препаратов – в то время Рэнд этого даже не заметил.

Так он стал живым свидетельством того, что сила чоя совсем не обязательно сводит человека с ума, хотя, если Палатон продолжит испытания, подобные нынешнему, это вполне может произойти.

Рэнд шагнул вперед, сильно ударившись коленом о край стола, и согнулся от внезапной боли. Она вспыхнула, как фейерверк «римская свеча», нарастая до тех пор, пока Рэнд не протянул вперед руку.

– Здесь, – произнесен. – Одна свеча здесь.

При этом его ладонь ощутила тепло свечи.

– Да, – сухо заметил Палатон. – Хотя я не знаю, считать ли это успехом. Тебя просили найти ее бахдаром, а не прибегать к помощи осязания.

– Какая разница, – буркнул Рэнд, ибо теперь он понял эту инопланетную игру в прятки, и чувства стали подсказывать ему – горячо, еще горячее, нет, холоднее, нет, вот сюда, сюда, и наконец под шлемом появился малиновый отблеск и Рэнд уверенно остановился. – А вторая вот здесь.

– А третья? – спросил Палатон, и напряжение в его голосах было различимо даже через примитивное устройство в шлеме.

Рэнд повернулся – везде его встретил холод.

– Только две, – заявил он, поднял руки и сорвал с головы шлем.

В комнате перед его глазами горели две свечи. Палатон прислонился к массивной деревянной двери на другом конце комнаты, держа аппарат связи.

– Получилось!

На строгом лице чоя брови слегка приподнялись.

– У нас на такое способен любой ребенок, будь он даже слепым, как камень, – Палатон выпрямился и взял еще два подсвечника. – Садись, – приказал он. – И попробуй еще раз.

Кативар сидел, стараясь сдержать негодование и досаду при виде того, как поднимается и опадает грудь старого чоя под тонкой, белой простыней. В комнате гудела аппаратура, пахло дезинфектантом – обычный запах для комнаты больного. Кативар заерзал, вздергивая время от времени подбородок, как будто его шею натирал воротник. Он не привык носить церемониальные одежды Прелата, неудобные скорее по причине своего старинного покроя, нежели впечатлению лицемерия. Единственным знаком его сана был широкий воротник, облегающий шею и плечи, а Риндалан сейчас был лишен и этого. Но Ринди лежал в коме, недостижимый и для друзей, и для врагов.